— Ну, не скажите, — Дима нахмурился, — вот, например, деловая хватка…
— Но ведь обидно же! — перебил его Корвач, — обидно, что они — одинаковые в сути, но один — в дерьме, а другой — в серебре. Вот и начинает наш менеджер придумывать всякие поводы, которые не дали ему стать олигархом. «Деловой хватки», — говорит, — «у меня нет. А так бы я у-у-у!». Брехня! А что ты такого сделал, чтобы у тебя она появилась — хватка эта? А ты вообще проверял есть ли она у тебя? Или еще говорят «Ой, там честным людям не выжить, а я врать не умею». Да ты что!? А как же ты себе самому так профессионально пи…еть научился?
Дима почувствовал, что у него начинают гореть уши.
— Я не менеджер, — сказал он, — у меня другой путь. И вообще! Я не стою на месте!
— Да! — рявкнул Корвач, — а самый козырный способ совесть успокоить и при этом не делать ничего, что боязно — это начать кружиться вокруг одного места. «Ой-ой-ой, я на месте не стою, я ж как белка в колесе. Уж так тружусь, так тружусь — денно-нощно. Вот еще чуть-чуть — и стану олигархом. А если не стану — я не виноват, я старался».
— Понял я все, — сказал Дима и скривился, — слышал уже. Типа, я неудачник, потому что мне нравится быть неудачником и страшно быть успешным. И теперь я должен начать верить в себя, перестать боятся и все у меня получится. А если не получится — значит, плохо верил.
— Ни фуя ты не понял. Ты можешь сколько угодно объяснять человеку, как клево в раю — пока ему на этом свете неплохо, он на тот торопиться не будет. Человека надо замотивировать. Сделай ему так, чтоб жить тошно стало — влезет в петлю и удавится и неважно ему — есть вообще тот свет или нет. Знаешь, сколько людей с моей подачи в девяностые бизнесменами стали? Успешными, фигли — ща на одного посмотришь — глава холдинга, на другого — директор банка. Важные, за день не обгадишь. Или вот Щадринский — слыхал про такого?
Дима кивнул.
— Кто бы он был, если б не я? Небось так бы и протирал штаны в своем профкоме на одну зарплату да копеечные леваки.
— И как же вы из них бизнесменов делали?
Корвач осклабился:
— А как два пальца обоссать. Звонишь ему, горемычному в дверь, он приоткроет на цепочке, ты в нее — на! Плечом. Это сейчас все двери железные, а тогда цепочка из косяка с пол-пинка со всеми шурупами выбивалась. И тут же с ходу, пока он опомниться не успел — н-на ему! В пузо ногой. Потом сядешь сверху, ребятки его за руки-за ноги держат, а ты ему кончиком ножа по лицу легонечко так царапкаешь. Смотришь — дозрел клиент — рот рукой закроешь, чтоб не вопил сильно, голову слегка повернешь и хрясь! Ножом ухо к полу прибиваешь. Он орет в руку, извивается, а ты наклонишься ему к целому уху и шепчешь так: «Через две недели отдашь нам пятьдесят штук бакинских. Не отдашь — сам знаешь, что будет». И — ходу. Так че ты думаешь?
— Я б в милицию пошел, — буркнул Дима.
— В милицию бы он пошел, наивный албанский юноша. Ходили некоторые. Некоторые-которые. Которые не понимали, что менты — те же бандиты, только хуже, потому как беспредела не стыдятся. Я про девяностые, ты не забыл? Сейчас-то все поцивилизованнее стало… не так весело. Сейчас чтобы человека так замотивировать — кучу времени и бабла угрохать надо. А тогда — десять минут несложной работы творили чудеса. И вот уже вчерашний пятый помощник четвертого бухгалтера какого-нибудь заборостроительного треста начинает по пьяни блядям столько отстегивать, сколько он раньше за год не зарабатывал.
Дима недоверчиво хмыкнул.
— Ага, как же, — сказал он, — за две недели? Нет, я не спорю, когда такая мотивация — наверное, начинаешь шевелиться. Но с нуля за две недели такую сумму сделать? Не. Не может быть.
— И быстрее делали. Тот же Щадринский вон. Расшевелил народ, которому зарплату почти год не платили и подбил их на митинг. Я там сам был, стоял, ушами хлопал — прикинь, двадцать тыщ человек народу на площади, ну, йопт, градообразующее предприятие — и у каждого второго плакат «Даешь приватизацию»!
— А, — сказал, начавший что-то понимать, Дима.
— Балда! Думаешь, из этих работяг хоть один понимал, что это за приватизация такая? А через день после образования ОАО двадцать процентов акций уже у «Арселор Миттал» оказались каким-то загадочным образом. Какие две недели — девять дней! Как щас помню, седьмого сентября я этого деятеля еще головой в унитаз макал, так на хате его холостяцкой такой срач стоял, что иные бичи чище живут. А шестнадцатого звонит мне шеф и говорит — «Щадринского не тронь, мы с ним все уладили». А как я его трону — я с тех пор его только в телевизоре и видел. Вот так вот. А ты говоришь — «не может быть».
— Ну, не у всякого же такие возможности есть. Те же обычные работяги…
— Обычных работяг мы и не трясли. А если и трясли, то по меньшим поводам. Соображать же надо, с кого сколько выбивать. Это, брат, своего рода искусство. Если с человека слишком много запросить, толку не будет — он просто пойдет и под трамвай ляжет — тоже мне, мотивация.
Корвач коротко глянул на Диму, шевельнул бровями.
— Не… ну, бывали, конечно, недочеты. Бывало, продаст человек квартиру, с нами расплатится, да запьет и обомжуется. Или, бывало, не заплатит ни в срок, ни в последний срок, ни в самый последний. Тогда, конечно, приходилось… в назидание другим… а то кто же нас потом бояться будет, да еще сильнее, чем себя? Но процент неудач маленький был. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но четверо из пяти после знакомства со мной начинали жить намного лучше, чем раньше. Хотя…, насчет «лучше» я, наверно, поспешил — они попервоначалу, как деньги появлялись, все по одной дорожке рвались, как запрограммированные — рестораны, бляди, травка, герыч, а дальше уж кому как повезет… ну я не об этом. Я к чему веду-то. Главное — надо чтобы мотивация у человека была.
— Есть у меня мотивация, — сказал Дима, — если я это задание не выполню, меня на работу не возьмут.
— А я говорю, нет у тебя мотивации. Ты мне головой не мотай. Я лучше знаю, я это дело хорошо определять научился. Человека надо уметь просечь, чтобы понять, что его сильнее замотивирует. Боль поначалу хорошо работает, но только поначалу — тут главное не переборщить. «За битого двух небитых дают» — помнишь? Ну а дальше — полный простор для творчества. Один может за себя не бояться, а за жену и дочку любимую — на урановые рудники готов добровольцем пойти. Другому и на родных насрать, и смерти он не страшится, а пригрозишь ему коляской инвалидной на всю оставшуюся — как подменили человечка. И все это надо вовремя просчитать и задействовать. Так что про мотивацию можешь мне не рассказывать.
— Ну ладно, — «хрен с тобой, золотая рыбка», — пусть нет у меня мотивации. И почему же ее нет? И что мне делать, чтобы она появилась.
— Понимаешь, дело такое… ты как бы и не виноват особо, что у тебя мотивации нет над собой расти. Дело такое, у человека нет большой потребности стать великим. То есть, она есть, но небольшая. А вот потребность спокойно жить — большая. Чтобы налоговая маски-шоу не устраивала, чтобы фотографы в сортире не прятались. Чтобы никому и в голову прийти не могло твою рожу киллеру показать. Вот только общество у нас так устроено, что либо ты сидишь в дерьме и не высовываешься, либо забудь о спокойной жизни. Чем выше ты поднимешься, тем больше к тебе внимания, причем, сука, недоброго внимания. И когда происходит столкновение потребностей, побеждает та, которая сильнее. «Нахрен мне эти деньги», — думает человек, — «штука они, конечно, неплохая, но счастье-то — не в них». Вот только пока человек сам это не поймет, втолковывать ему — бесполезно. Это как секс — обязательно надо самому попробовать.
— Ну, — Дима хмыкнул, — я верю, что не в деньгах счастье, но — вы правы. Хотелось бы убедиться.
Корвач засмеялся и мурашки колоннами зашагали по Диминой спине, печатая шаг в такт этому смеху.