— СПИД? — Алекс чуть нахмурился.
— Нет, он — вампир.
Она увидела в его глазах недоверие. Я чувствовал страх.
Он решил реагировать с иронией:
— И давно вы вообразили себя вампиром, Влад?
— Я был вампиром больше трехсот лет. Не помню свое детство и большую часть прошлого. Я понимаю, что испытываю вашу доверчивость, тем более что при вашей профессии вам приходится иметь дело с психопатами и шизофрениками, считающими себя теми, кем они не являются. Но уверяю вас, к своему огромному сожалению, я действительно вампир. — Я отвел взгляд. Не от стыда, а чтобы не видеть его усмешку.
— Вы забыли детство? — Я обернулся на вопрос, а он задумчиво поглаживал подбородок. — Что вы думаете о своих родителях? — Все мозгоправы похожи на землекопов, роются в грязных кишках психов за повременную оплату.
Так прошли несколько первых сессий. Эшли или я рассказывали о воспоминаниях детства, составляли хронику своего пути под уклон. Я быстро освоился, и Эшли увидела в этом благоприятный признак. Ее опыт терапии подсказывал, что если чувствуешь себя с психиатром неловко, толку не будет. Я безоговорочно доверял ее опыту.
На десятой встрече мы наконец рассказали о своих затруднениях. Мне самому хотелось выговориться. Совсем не похоже на меня, но я уже начал меняться.
— Дело в ревности. Видите ли, я часов в десять-одиннадцать вечера выхожу на охоту. Я не убиваю доноров уже сотни лет как, но мне приходится их соблазнять, чтобы добраться до сонной или другой подходящей вены или артерии. Эшли это не по душе, и я ее понимаю, но иначе жить не моту. Если я не раздобуду донора, останусь без пищи. А без пищи я долго не протяну. Эшли по вечерам пытается пополнить наши доходы, заманивая клиентов. Хотя я сознаю, что ее секс с другими мужчинами — своего рода спектакль, как и мои ухаживания, мне кажется, ей надо найти другую работу и сохранить себя для меня. Лично я, замечу, ограничиваюсь не более чем поцелуем и только если женщина сама этого хочет.
— Как вы смотрите на сказанное Владом, Эшли?
Она обхватила живот руками, а ноги у нее подергивались.
— Он довольно ясно выразился, не правда ли? И подумать только, что английский для него — не родной язык… — Она обожгла меня взглядом. — Да, он прав. Я ревную, и он ревнует. Мы не уверены друг в друге и не можем любить, как нам хочется. — Она расплакалась. — Помогите нам, Алекс! Я люблю его!
Я потянулся к ее руке, а она схватилась за мою и спрятала лицо у меня на груди. Несколько минут она всхлипывала, а я гладил ее по голове.
— Я вижу, что вы любите и заботитесь друг о друге. Нам нужно отделить то, что стоит между Владом и Эшли, от того, что объединяет нас. — Он объяснил, что нами владеют старые «записи» условных рефлексов и реакций, и показал, как можно от них освободиться.
Эшли понадобилось четыре года, чтобы понять, что она страшно боялась меня потерять и поэтому стремилась контролировать, и что мои похождения — лишь способ подсеть корову, и что за ее проституцией стоит обида и гнев, а не финансовые соображения. Когда она это поняла, все наладилось. В то время, когда я охотился, она начала посещать актерские курсы в местном театре, и ей стали давать роли.
Что до меня, мне понадобилось шесть лет, чтобы понять, что я жил, отрицая свои эмоции, и не имел самости, это, а следовательно, повода для самоуважения. Кроме того, я считал ревность Эшли несущественной, и у меня была склонность к антисоциальности. Помимо еды, секса и любви красивой женщины мне была нужна цель. Еще доктор предложил мне поискать другой способ получать кровь, который позволил бы выдвинуть на первый план наши отношения, а проблему питания отодвинуть на второй.
Казалось, после семи лет, проведенных вместе, между мною, князем тьмы, и Эшли Джилберт могли возникнуть серьезные отношения. Все было изумительно. Эшли предстояло сыграть главную роль в телесериале, а я стал чтецом в Институте Брайля. Я чувствовал, что живу полной жизнью, как и она, а нашу любовь обновляли страсть и привязанность.
Эшли быстро стала звездой. Мы договорились, что она не будет никому говорить о нашей связи. Поэтому каждому молодому балбесу и нечистоплотному женатику в городе она представлялась лакомой добычей. Она сопротивлялась, но для удовлетворения любопытства требовалось объяснение стойкости. Без него это поклонников не могло смириться с отказом. Таблоиды развлекались догадками о ее сексуальных предпочтениях, и вскоре ей пришлось добираться домой обходными путями, то и дело меняя их. Все это ее выматывало, но Эшли оставалась мне верна. Почему-то меня это обижало, а со временем даже стало сердить. Она часто жаловалась, что слишком устала для занятий любовью, а из-за перемены ее цикла «сон — бодрствование» мы все чаще разлучались. Я страдал молча: она меня любила, а я уже не мог существовать без нее.
Она почувствовала тревогу в моей душе и сердце и уговорила снова пойти к Алексу. Пристыженный, но полный решимости не потерять мою даму я покорно записался на девятичасовой прием.
Алекс слушал меня увлеченно, как никогда. Эшли сказала, что пошла бы со мной, но очень устала. Алекс заявил, что мне лучше поработать самостоятельно, а в критический момент она подключится. Он верил в ее искреннее желание спасти наш союз. Итак, я стал ходить один.
Какая ошибка! Я погружался в психику самого извращенного психопата, какого знал мир. Алекса это воодушевляло, а меня все более угнетало.
— Когда меня покинет меланхолия, Алекс? Зачем я нужен Эшли, если, когда не сплю, бессмысленно слоняюсь по дому, а сплю чуть не круглые сутки?
— Владди, депрессия — это ущелье на дороге жизни. Вы с Эшли вместе преодолели крутые горы. Сейчас она продолжает подниматься, но и на ее пути встретится депрессия, Ты. мой друг, сейчас проходишь стадию, когда новое знание погрузило тебя в мир, где все кажется незнакомым. Ты еще не знаешь, куда идешь, но прошлое осталось позади. Доверься времени, рано или поздно начнется новый подъем, на новые высоты.
— И долго мне тащиться по этому ущелью?
Он сочувственно хихикнул. Если я издевательски повторял его собственные слова, он всегда принимал это за шутку.
— Если тоска не пройдет через год, я посоветую трициклические антидепрессанты. Они могут снять дисфорию.
— Простите мое невежество, но не лучше ли мне попринимать антидепрессанты сейчас, пока депрессия еще свежая?
Он снова хихикнул:
— Дорогой Влад, тебе не стоит бежать от негативных чувств. Они не менее ценны, чем позитивные. Те и другие способствуют росту, все до одного. Разве ты не радуешься проявившейся наконец эмоциональности?
Я поймал себя на том, что разглядываю его шею, на которой под толстой кожей бился пульс.
— Честно говоря, нет. И я боюсь, что Эшли меня бросит, если я останусь, как она говорит, «засасывающей воронкой негативизма».
Алекс задумался. У него была привычка устремлять на меня отсутствующий взгляд, а его аналитический ум работал всегда. Работал.
— Это выражение… «засасывающая воронка». Она признается в своей зависимости от твоей депрессии. Скажи ей, что я хочу видеть ее на следующем приеме, даже если ей придется выпить целый галлон кофе.
Эшли пыталась отговориться тем, что опасается нарушить цельность роли своей развивающейся личностью. Но все же пошла. Мы снова перешли на еженедельные сессии с бесконечными и острыми спорами дома. В нашей речи изобиловал психологический жаргон.
Годы любви и терапии. Сериал, в котором играла Эшли, сняли с производства, и у нее развилась анорексия. Моя депрессия не поддавалась лекарствам, между тем как Алекс старел, толстел и богател на нас. Он даже положил Эшли на месячный курс лечения пищевых нарушений, а я в эти дни кровожадно прочесывал город. К ночи я терял контроль над собой.
Развитие стало моей погибелью: у меня развилась декомпенсация. Дракула не создан для рефлексии. Вина и раскаяние поселились во мне, как паразиты, и высасывали желание жить. Меня терзал гнев на собственное невежество.
В свой двадцать восьмой день рождения Эшли заявила, что выглядит как нельзя лучше, и спросила, не буду ли я любезен жениться на ней. Я захлопал глазами. Она знала, что я не могу жениться и не стану. Я работал с этой навязчивой фобией перед ее днем рождения.