Но ждать не значит расслабиться. Надо быть начеку, не спать. Антони чувствовал, что предстоит быть безжалостным к себе и другим. И прежде всего - вдохнуть бодрость в соратников, которые от жары и усталости уже клевали носом.
Антони разделся и вылил на себя несколько ведер воды. Выпил стопку коньяку и закурил сигару, чтобы прийти в себя. Разбудил своих людей, предложив им еды и по чарке рома на брата. Велел Джоми и остальным натягивать абордажные сетки, сам же вместе с Али-Бонго занялся карронадой. Они перенесли к пушке порох, ядра и картечь. Шел отлив, "Ариостатика" потащила маленький якорь и отошла чуть дальше от берега. Маленький якорь подняли, бросили большой носовой, бушприт корабля развернулся против течения. Якорный канат потравили совсем немного, чтобы можно было поднять якорь в несколько поворотов шпиля. Однако пока тяжелый якорь держал крепко.
К пяти часам корабль был в боевом порядке. Натянули абордажные сетки, разложили тесаки, заряженные ружья и пистолеты. Подготовили фонари и факелы, на камбузе кипел большой котел. Антони и Али-Бонго потратили много времени, наводя карронаду на разные предметы. У нее был очень простой прицел и ручной подъемный винт. Наконец они снова накрыли заряженную пушку парусиной, но привязывать края парусины не стали.
Пора было снова подумать о гарнизоне. Антони залез в корабельный сундук и роздал всем новую одежду. Неграм-кру он презентовал по отрезу красной материи, а фулахам - обещанное добро. В дополнение он преподнес магометанам слиток свинца и форму для пуль. Он подарил Али-Бонго оставленные капитаном серебряные часы, а лоцману, порывшись в ящике, отыскал часы с кукушкой. Потом снова раздали рис и вареное мясо.
Пока все сидели на палубе (сказать, что они были довольны, значит выразиться слишком слабо), Антони весьма доходчиво объяснил, сколько выгод сулит им победа и какими бедами чревато поражение. Его первая в жизни речь изобиловала похвалами и содержала несколько холодных угроз в адрес тех, кто уклонится от боя или уснет на вахте. Когда в самом ее конце из лоцманских часов внезапно высунулась кукушка и пошла куковать, все покатились от хохота. Антони разделил команду на две вахты одной командовал Джоми, другой Али-Бонго - и все бодро двинулись по местам.
С берега лишь изредка доносились крики и собачий лай. Лай становился все громче и теперь захлебывался от волнения.
Оставив Хуана сторожить палубу, Антони спустился в каюту за подзорной трубой. Он нашел там брата Франсуа - монах ухаживал за Сольером, который еще не вполне оправился от последствий солнечного удара. Даже влетевшая в кормовое окно пуля не смутила священника. Брат Франсуа вышел вместе с Антони на палубу. Он не проявил ни любопытства, ни удивления, просто сел на стул и принялся разглядывать воду. Солнце садилось за кронами деревьев, озаряя ее багрянцем. Брат Франсуа молчал.
Антони гадал, о чем он думает. Какой он с виду никчемный! Может быть, отсюда и внешнее безразличие. Мощное, звериное буйство тропического пейзажа, казалось, противостоит брату Франсуа. В масштабе джунглей он казался незначительным.
Однако, наведя на берег подзорную трубу, Антони вскоре позабыл про сидящего рядом с ним человека. Расстояние от берега до корабля создавало драматическую перспективу. В подзорную трубу все, даже мелкие предметы, казалось четким, ясным и очень близким. Слышен был только собачий лай. Пес из-за чего-то ополоумел. Антони начал его искать, обводя подзорной трубой загоны на берегу и склоны холма. И он увидел.
И от этого зрелища у него перехватило дух.
.
Глава XXXVIII. Залп картечи
Пес - маленький, поджарый брехун - был привязан на веранде большого жилого дома в верхней половине склона. Он заливисто лаял и рвался с привязи. Причиной его ярости и возмущения был приближающийся отряд, который миновал загоны и теперь взбирался по холму к хозяйскому дому.
Дом был большой, крытый пальмовыми листьями. Выше на склоне суетились негры, мужчины и женщины - по-видимому, они выбежали с заднего крыльца, унося пожитки. Бегство было всеобщим и торопливым. На мгновение в дверях появился управляющий Фердинандо и тут же скрылся внутри дома. Потом вышел капитан и встал, скрестив руки на груди. Абордажная сабля по-прежнему болталась у него на боку. Передовые матросы сорвали с петель ворота и вся орава хлынула по дорожке к дому. Они остановились у самого крыльца. Пес захлебывался лаем.