Ваш покорный слуга
Уильям Макнаб
"Домой, вернись домой". Неужели никогда не отстанут? Да и где он, дом? Италия и Каза да Бонифедер? Вся Европа как Каза да Бонифедер. Здания с потускневшими осыпающимися фресками, на которых нарисованы старые, милые, пленительные сцены, где забытые боги пируют на потолке, а людишки ползают внизу, подбивают счета и пишут письма, где туссены всегда сидят за конторкой и мечтают о несбыточной любви, бормочут о свободе и золотых дикарях, молча терзаются и боятся себя. Вернуться туда? Вернуться в виллу Бриньоле к отцу Ксавье; к мертвым садам и музыке безумной женщины - к опере, которая никогда не будет исполнена?
Он чужой им. Он принадлежит иному, лучшему времени, чему-то, что присутствовало в монастырском дворе у фонтана и о чем бронзовый мальчик вспоминал, глядя на воду, о чем шептали листья большого дерева и ворковали голуби, пока не пришел отец Ксавье и не сказал, что это только отражение в воде, мечтание.
Когда-то все это было въяве. Проезжая с Анжелой через итальянские деревеньки, он ловил отблеск ушедшего мира в осколках, иногда мельком являвших себя мудрому молодому глазу. Этот утраченный мир он когда-то, слишком поздно, обрел с Анжелой. Он не может в него "вернуться". Он должен отыскать этот мир, или построить его здесь. На этом месте, в лесу, где сохранились его споры.
Он склонился над столом, подперев рукой подбородок и не видя ничего, кроме света. Ему казалось, что он наконец понял: бронзовый мальчик у фонтана ослеп, следя за бесконечным, неизменным движением воды, которая, подобно времени, вечно струится мимо.
Вот почему и он слепнет, следя за текучей водой перемен, за таинственным током событий, который проносится мимо бесконечно, быстротечно, который бьет из неведомого источника, чистым и прозрачным играет на солнце и струится всегда в одну сторону, в неизвестность. Да, это так.
Может быть, он сам - второй бронзовый мальчик, пропавший близнец, разлученный с братом годы назад? Может, и вправду? Может быть, он ненадолго воротился, чтобы еще чуть-чуть посмотреть на воду. Может быть, дивный товарищ по играм, мальчик в фонтане, отрок, таившийся между ветвей - может быть, он и в самом деле существовал? А может быть, он и впрямь говорил с собой. Кто знает? Кто я? И кому до этого дело?..
Прелестная мадонна которая посетила его в ту ночь с Анжелой, может быть, ей-то и было дело, тогда... но это в прошлом. Он не сумеет вновь ее разыскать. С Нелетой все темно - остается лишь его оболочка. Но ее-то у него не отнять. Не отнять! Он будет радоваться тому, что ему осталось; докажет себе, что еще жив... чувствует. Вино! Он налил себе еще бокал.
Свечи давно догорели, в тыквенных лампах масло подходило к концу. Он встал и отбросил в сторону письма - из мира паутин. Manana! Что ему до них? Он задул лампы. Дальний рык из джунглей, казалось, наполнял комнату. Лунными ночами он всегда громче. Антони глубоко вдохнул в темноте, прислушиваясь. Маленькие совы ухали в саду. Где-то пискнула мышь. Но за этими близкими звуками вздымался и падал, то пронзительным хором, то отдельными подголосками, голос немерянных джунглей, обступивших факторию со всех сторон: рев крокодилов в долине, трубный глас далеких слоновьих стад, вопли невесть куда направляющихся обезьян. В Бангаланге кто-то утешался тамтамом. Это было скорее биение, чем звук; смутная пульсация ветра. Ночь дрожала от стрекота несчитанных насекомых. Антони трепетал вместе с ней. Как танцор, который неудержимо отдается музыке, он отдавался этой мелодии, которую запоминает не рассудок, но кости и мускулы. Его оболочка раскачивалась в такт ночному биению. Теплый воздух из патио приятно овевал тело, забирался под легкую одежду. Антони бесшумно сбросил ее на пол и стоял, купаясь в мягкой свежести, которая ласкала его с головы до пят. Большие мужские цветы сотен папай на плантации струили аромат, словно Антони топтал соцветия лимона.
Он ногой забросил одежду под стол, и, радуясь бесшумному касанию босых ног, проскользнул по коридору в комнату. Дом был тих. Чича и девушки спали по другую сторону двора. Главная дверь запиралась и задвигалась на засов. В этой стране всякая неожиданность могла оказаться роковой. Антони постарался исключить неожиданности со стороны насекомых, зверей и людей. Только жестокий или хитроумный может обрести в Африке уединение. Было свое очарование в том, чтобы, вопреки самому порядку вещей, выдерживать постоянную осаду. Когда он вошел в комнату, зная, что в этой половине дома нет никого, только он сам и женщина, с которой он делит ложе, Нелета спала.