Вскоре пространство перед верандой по другую сторону муравьиного рва заполнилось черной движущейся толпой. Многочисленные мелкие вожди толкались локтями, норовя протиснуться вперед. Начались драки и ругань. Однако все заглушал вой Амаховых зазывал, которым отвечали люди Антони; и те, и другие до хрипоты восхваляли достоинства своих хозяев. Потом вооруженные фулахи в центре развернулись лицами наружу, и, стуча по земле и ногам толпящихся ружейными прикладами, кое-как расчистили полукруг. Наконец восстановилась тишина, нарушаемая лишь криками ослов да ором младенцев. Амах и дервиш выступили на расчищенную площадку, где святой человек и расстелил молитвенный коврик. Вождь опустился на колени лицом к Мекке и возблагодарил Аллаха за счастливое окончание пути. Когда он встал, сотни голосов на жутком арабском возвестили, что Бог един и Магомет пророк его.
Сцена, относительно привычная для Антони, все больше и больше изумляла капитана. За красными гребнями и белыми одеяниями фулахов колыхался лес черных лиц, изуродованных кольцами и дисками в губах, носах и ушах; гора за горой громоздились завернутые в траву слоновьи бивни, обвязанные веревками ящики, прикрытые циновками тюки. Солнце вспыхивало на медных браслетах, ожерельях, бляхах, наконечниках копий и ружейных дулах. Длинные, наподобие сигар, свертки сухих банановых листьев курились на головах разносчиков огня. С холма тупо смотрели привязанные к бамбучинам невольники. Вонь, словно из запущенного обезьянника, мешалась с едким запахом тлеющих листьев. Дон Руис закашлялся и торопливо затянулся сигарой. Над курчавыми головами толпы моталась длинная шея страуса; заостренное, без подбородка, лицо смотрело безумными, воспаленными глазами.
Закончив молитву, Амах-де-Беллах взял у дервиша Коран и приложил ко лбу в знак истинности своих дальнейших слов. Они с Антони обменялись дарами. Магометанин с явным удовольствием принял богато изукрашенное мексиканское седло; Антони поднесли маленький козлиный рог с золотым песком. Взвесив рог на руке, Антони отметил, что золота там почти в точности на стоимость седла.
Покончив с предварительными формальностями, Антони вышел вперед, и, церемонно приветствовав Амаха, проводил его к овчине на веранде, где представил капитану. Знакомство получилось сердечными; дон Руис, повинуясь счастливому порыву, вытащил из кармана часы и вручил монго; тот в свою очередь снял с руки и подарил капитану тяжелый золотой браслет. Оба остались донельзя довольны друг другом. Вошла Нелета с маленьким серебряным блюдом; трое мужчин съели по маленькой рисовой лепешке, макая в соль.
Один из фулахов Антони вышел на крыльцо и во всеуслышанье объявил, что властительный хозяин фактории и могущественный монго ели вместе соль - чему все свидетели - и что фактория приглашает слуг монго разделить трапезу. Зарезали пять быков и множество овец, теперь туши жарятся на небольшой площадке внизу. С благословения Аллаха торги начнутся во второй половине дня, о чем сообщит пушечный выстрел. Пока все могут расходиться и устраиваться, а после присоединиться к богатому пиру, который устраивает несравненно щедрый хозяин фактории. Обычное упоминание монотеизма и его пророка возвестило, что дантика окончена.
Толпа рассыпалась и побежала по склону, каждый мелкий торговец торопился первым выбрать место стоянки. Площадка для лагеря была расположена так, чтобы полностью простреливаться из пушек на холме и с корабля. Вооруженные арабы, носильщики и невольники неспешно последовали за хозяевами, и трое мужчин на веранде остались одни. Нелета уже проводила Амаховых жен во дворик, где утром специально для этого случая возвели из новых циновок хижину. Ни Антони, ни капитан не смотрели в сторону трех закутанных привидений, пока те проходили мимо. Их как бы и не было.
Дон Руис с любопытством заметил, что, стоило закончиться официальной части, Антони и Амах повели себя легко и непринужденно. Между ними завязался долгий дружеский разговор при посредстве переводчика-фулаха. "Арабский" Антони еще не годился для беседы. Торговый жаргон Перцового берега состоял из смеси арабского, португальского, испанского и мандинго, с преобладанием первого. Для счета служили пальцы на руках и ногах.