Он удалился в свою хижину и заставил Нелету прождать у тети Унгах почти до рассвета. Он бил в барабан и беседовал со своим духом.
Нелета устала. Она не верила больше ни священникам, ни колдунам. После жизни в приличном доме запах рыбы был просто невыносим. Ни одной подушки, только деревянный чурбачок под голову. Наконец вернулся Мномбиби и объявил, что если она хотя бы прикоснется к Деве, ее собственный фетиш потеряет силу. Она вернулась домой с затекшей шеей и ничего не заплатила Мномбиби за его труды. Тот, обиженный, вернулся к своему барабану.
Барабан Мномбиби был далеко не единственный на побережье. Этой весной барабаны много переговаривались, передавая вести из деревни в деревню, особенно темными ночами. Фердинандо это заметил, и Антони тоже, когда лежал без сна долгими ночными часами. Этот неотвязный барабанный бой в Бангаланге! Однако до Мномбиби дошла весть, переданная через многие мили джунглей из самых дальних деревушек, что священник основал новый приют в предгорьях. Там привечают беглых рабов. Мертвое черное дерево снова посажено перед его дверьми. Это-то Мномбиби и хотел знать. Значит, главный фетиш все-таки дерево! Внезапно барабаны смолкли. Мномбиби начал обдумывать свой план.
Нелета теперь смертельно боялась трогать мадонну и потому ненавидела ее еще сильнее. Вновь установился сухой сезон. Антони быстро шел на поправку. Из Фута-Джаллона пришел новый караван.
Антони и забыл, что обещал Амаху посетить его в горах. Однако прибыл обещанный эскорт, чтобы проводить его в столицу Али-Мами. Подразумевалось, что Антони отправится с ним. И послание, и врученные ему дары были очень лестны. Принять дары он мог только как будущий гость лесного владыки. Отвергнуть их значило нанести смертельное оскорбление горцам, от которых всецело зависела его торговля. И впрямь, без их дружбы фактории Гальего было бы не продержаться. Отказать было неловко и просто опасно.
Однако Антони колебался. Он был еще слаб и относительно беспомощен. Он чувствовал, что путешествие его доконает. Нелета тоже была против его отъезда. Она цеплялась за Антони. Окончательно убедил его старый Мехмет-Али, главный караванщик.
Это был немолодой веселый толстяк с грубоватым чувством юмора и заразительный улыбкой. Пара больших роговых очков под снежно-белым тюрбаном придавала ему, при случае, мудрый и серьезный вид. Перед таким сочетанием трудно было устоять.
Он обещал для поездки в горы подвесить носилки между двумя лошадьми. Он расписывал целебное действие горного воздуха на больных тропической лихорадкой. Он увлекательно живописал гостеприимство Фута-Джаллона, так что трудное путешествие через леса и горы вскоре начало казаться веселым приключением. Наконец старый негодяй со слезами на глазах взмолился не губить его. Если он вернется без дорогого гостя, голове его непременно придется расстаться с прочими членами, которые он, по собственным словам, нашел весьма пригодными и которыми намеревается тешиться и впредь.
- Не становись причиной столь печальной разлуки, сын мой, - говорил старый бонвиван, - и помни, что я - единственная отрада двадцати и одной жены.
- Готовь носилки, отец мой, - рассмеялся Антони и, несмотря на яростные протесты Нелеты, велел укладывать вещи.
Он послал за Фердинандо и отдал ему торопливые, но четкие указания, как руководить факторией в его отсутствие. Фердинандо внимательно выслушал и решил ничего не говорить о брате Франсуа. Отъезд Антони разрешил его затруднения. Зачем заводить ненужный разговор? Хуана он еще прежде отправил вверх по реке за слоновой костью. Нелете он велел вести себя прилично и держать язык за зубами.
Была середина июня, когда Антони наконец тронулся в путь, и длинные, жаркие дни уже превратили окрестные низины в паровую баню, через которую по вечерам еле-еле пробивались мутные светляки звезд. Самое время вздохнуть свежим горным воздухом, думал он, когда они день за днем пробирались по узкой караванной тропе через пышущие паром леса. Он понял, что в теперешнем состоянии не пережил бы еще одного лета на пропитанном миазмами побережье. Его одолела слабость, почти летаргия. Он беспомощно раскачивался из стороны в сторону в своей подвесной люльке. Большую часть времени он спал.