Чернокожий опасливо спустился по трапу. Он с первого взгляда оценил положение и постарался скорее унести ноги.
- Дай мне куклу! - сказал капитан, с пьяной прытью бросаясь к жене. Она еле успела задвинуть перегородку. Антони не без труда усадил капитана на место, и тот остался сидеть, обливаясь потом. Антони смешал теплого грога и уговорил капитана лечь. Казалось, тот уснул. Антони притушил свет и заполз под одеяло. Он решил бодрствовать. Лампа мигнула и погасла, но он уже этого не видел.
Когда он снова открыл глаза, было совершенно темно. Удушливый, невыразимый ужас сгустился в каюте. Кажется, кто-то позвал Филли. Нет, это капитан Джорхем разговаривает.
- Слушайте, - шептал он, - слышите?
- Тише, - сказал голос его жены. - Ш-ш!
Теперь капитан молил.
- Отдай ей куклу, Джейн. Пусть заберет и уходит.
Короткий вопль рассек темноту. Невозможно было слышать его и не поддаться страху, пробиравшему до мозга костей.
- Слушайте!
Все и так слушали, затаив дыхание.
Только сейчас Антони понял, что миссис Джорхем, вполне возможно, и впрямь ждет прихода мертвой дочери. В этом убеждало ее дыхание. Антони лежал в темноте с открытыми глазами, слушал. Слух его обострился, как никогда. Мало того, он сам уже верил, что за дверью кто-то есть. Вопреки уговорам разума, он вскочил в поту. Кто-то там был. Антони слышал.
- Господи! - сказал капитан.
Они все трое сидели на капитанской койке. Вдруг кто-то сорвался с места. Это была миссис Джорхем, она в белой ночной рубахе ползла на четвереньках. Вот она, задыхаясь, ползет по трапу. Что-то шмякнулось о палубу. Миссис Джорхем лежала ничком на верхних ступеньках.
Тут Антони испытал самое сильное потрясение в своей жизни. В темноте по палубе над ним очень тихо пробежали босые ноги. Миссис Джорхем бросилась в свой отсек и затворилась там.
Этого Антони вынести не мог. Он вскочил, и в одеяле выбежал на палубу. Там никого не было, только мрачный Коллинз у нактоуза.
- Вы что-нибудь видели? - спросил Антони.
Коллинз молча указал в сторону камбуза. Там еще пылал яркий огонь. Антони подошел и заглянул в дверь. Одна из конфорок на плите отливала вишневым светом. Антони поднял решетку и увидел, что в огне корчится кукла миссис Джорхем. В нос ударил запах горящей материи. Филадельфии на камбузе не было. Выйдя, Антони увидел черный силуэт на фоне звезд у фоковых вант, подальше от камбуза. Антони быстро подошел. Кок сидел, согнувшись в три погибели. Некоторое время они глядели друг на друга.
- Маленькая мисси ушла? - прошептал наконец чернокожий.
- Все ушли, - сказал Антони.
Однако негр не торопился идти на камбуз, только медленно встал с корточек и пересел на фальшборт.
- Зачем ты сжег куклу, Филли? - спросил Антони.
- Тогда она уходить. - Он утер рукавом пот. - Я всегда знай, масса Адверс, раз этот женщина наряжать кукла, значит скоро бывай беда. И зачем только я доставаться людям, которым приходить их дитя. Совсем мои почки испортить. - Он нервно зачесался.
- Значит, это не первый раз?
- Нет, масса. Я сжечь их четыре куклы!
Антони сходил ему за выпивкой. Какая же нужна была смелость, чтобы подползти и схватить куклу! Значит, они все верят, что девочка приходит на самом деле.
Филадельфия вернулся на камбуз, только когда огонь совсем прогорел.
- Я и сам не прочь пропустить глоточек, мистер Адверс, - сказал Коллинз.
Антони протянул ему кружку.
- Ну, и что вы теперь об этом думаете? - спросил Коллинз.
- Зачем вы стучали по палубе, Коллинз? - спросил Антони.
- Вы не знаете шкипера, сэр. Он великий человек, - отвечал Коллинз, утирая губы. - Вот увидите, теперь он очухается. У всех есть свой пунктик вот здесь. - Он постучал себя по голове. - И не скажешь, что взаправду, а что нет. Ну...
Однако Антони не хотел его слушать и не хотел в каюту. Он лег на кусок парусины, закурил.
Одно ясно - он сам больше не будет наряжать кукол. Мадонна останется в сундуке. И хорошо, что он в Генуе не поддался отцу Ксавье. Туссен как-то смеялся над его суеверием. И эти люди рядом с ним на борту - протестанты. "Еретики". Но сам-то он кто? Разумный человек. Человек фактов и цифр, навигатор. Без дураков, черт возьми! Трубка его погасла, он не стал зажигать снова. Довольно детских глупостей. Он удушит свои грезы, своих кукол. Он будет философом, ученым. Напишет Туссену, расскажет. Этим новым взглядом он проникся, глядя на звезды; плывя по необъятному океану под необъятным небом, он раздвинул горизонты своего сознания. Загадка, правда, осталась. Что-то связанное со временем - или с пространством? Он не мог вспомнить. Трудно думать об этом. Словно касаешься самого дна вещей - или, наоборот, поверхности. Ах да, когда он смотрел вверх с мачты, он утратил чувство направления. О чем он тогда думал? О других вещах, которые не суть люди, вещах. Положим, я вещь, и, положим, вещь осознает себя как "я". Тогда "я" вещи не имеет чувства направления. Скажем, солнце. Для него нет востока и запада, верха и низа. "Я чувствовал это, когда глядел с мачты на звезды". И что? Это очень важно, я уверен. Это может привести к чему-то - к чему-то, но не сейчас. Надо отдохнуть. Как длинна, как длинна жизнь! Конец далеко, а сейчас я засыпаю. Один, здесь... Он снова увидел, как оскаленный драконьими зубами диск наползает на звезду. Один в ужасающей звездной пустыне. В яростно-льдистой бесконечности! Где вы, живые? Я затерялся здесь. Я не могу вас отыскать. Мне холодно.