- Почему ты пришел с такими речами ко мне и сегодня? - спросил он. - Разве ты не знаешь, что на моих плечах лежит забота о Франции, о ее спасении, о спасении всего мира! - Он вскочил и заходил по комнате. Флерио-Леско смотрел на него, раскрыв рот.
- Но ты помешанный! - бросил он мне. - Ты потерял близких. Ты аристократ, бывший граф.
- Это не так, гражданин. Ты знаешь, что еще до Революции я стал приходским священником. Я пришел к тебе, потому что ты искренний идеалист. Я вижу это. И ты заблуждаешься, ты избрал неверный способ помочь миру. Ты действуешь через государство и через учреждения. Ты провозгласили разум своим божеством. Узнай же, что приближает людей к Богу. Ты знаешь. В глубине души, ты знаешь!
Он яростно взмахнул рукой, но я продолжал.
- Ты можешь покончить с этим одним махом, гражданин. Есть путь добра и спасения. Я нашел его. Я живу им и он во мне. Идем! Пусть Республика расцветает, как может. Царствие Божье сразу за дверью. Оставь Робеспьера здесь, брат мой, и пойдем вместе.
Многие, с кем я говорил так, мсье, удивлялись. Сквозь все их притворство и сквозь все их изумление я говорил с ними. Они видели, что перед ними открывается путь. По правде говоря, большинство людей хоть когда-нибудь об этом думали. Но они слишком любят мир. Они дорожат своей ущербностью. Благоразумие убеждает их не рвать цепи, связывающие с чем-то ощутимым. И они цепляются якорем за скалу, о которую их разобьет, когда жизнь отхлынет. Так было и с Робеспьером. В какую-то минуту он увидел, он вспомнил, он посмел надеяться. Потом лицо его исказилось. Я думал, он на меня кинется.
Мсье, если бы Флерио-Леско не расхохотался, меня бы гильотинировали. Я верю, что он был добрый человек. Его смех спас мне жизнь.
- Довольно, гражданин, - сказал он, - выстави этого дурачка за дверь. "Покончи одним махом", как он сказал. Нам некогда пререкаться с полоумным приходским святым. Садовая голова! - заорал он. - Огородная! - Он сделал вид, что столкнул меня с лестницы. Я видел, что тиран стоит наверху с тем же листком в руке. Я думаю, он смеялся впервые за несколько недель. Я действительно смешно падал по ступенькам. Но знаете, я и сейчас думаю - я был близок к победе. "Ты едва не убедил меня", говорили его глаза, и руки его дрожали. Однако Господь судил иначе. Я всего лишь предложил себя как орудие. Вы видели, как падре протянул руки и сказал, что ему дано было взрастить эту дивную лозу? Я тоже слышал. Ах, падре - поэт. Мыслью Божьей назвал он эту лозу. Да, лучше думать о себе, как падре думает о своих руках. Тогда вы увидите, как расцветает Божья мысль.
Он поглядел вверх, и лиловый отсвет проникающего сквозь листву солнца упал на его лицо.
Невозможно преувеличить впечатление, которое произвел на Антони этот рассказ. Он слышал, что мольба обращена к нему. Дело было не в том, что монах сказал, а в том, как он это сказал. Этот человек, безусловно образованный и светский, сознательно избрал простоту. Манеры аристократа и придворного превратились у него в благородную кротость, мудрое и бесстрашное смирение. В нем была легкость, идущая от уверенности, которая не раздражала. Просто видно было, что он в ладу с собой и со всем миром. За этим угадывалась спокойная страстность и в то же время скрытые возможности.
"Следуй за мной!". Да, следуй по пути, которым дитя на руках у мадонны шло, возрастая, и дальше к славе, подобной лиловому свету на лице брата Франсуа. Ах, что за путь! Вот что мадонна несет на руках - дитя и его путь. Самый простой, самый короткий, в конечном счете. Почему он прежде не понимал? Слова монаха все расставили по местам. Отец Ксавье велел ему думать про младенца. Теперь он понял, что это значит. Взять свой крест и... Это уже непонятно. У Антони нет креста. Жизнь прекрасна. Как свет в беседке, восхитительна, красочна и светла. Разве мало, что он говорит с мадонной? Однако она что-то протягивает ему, что-то очень для себя дорогое. И это дорогое она готова с ним разделить. Это дар, который она молит тебя принять.
Да, это так. Верить в Бога значит не только обуздывать себя и молиться, "беседовать по ночам", как он называл это прежде. Он улыбнулся и вздохнул. Нет, это дорога. Шел ли он этой дорогой? Брат Франсуа шел. В его голосе звучит музыка этой дороги. Зовет ли он в попутчики? Почему бы не пойти с ним, Антони? Это было бы очень просто. Бог все за тебя решит.
Простые идеи влекут иногда даже очень сложных молодых людей. Антони сидел, подперев голову руками, и смотрел на брата Франсуа.