- Ты знаешь, - очень тихо сказал священник, - кому я это говорил. Ты слышал?
- Да, я понял, - сказал Антони, но продолжать не стал.
Брат Франсуа немного подождал. - Ну что ж, значит, вы поняли. Это уже что-то. Подождите, пока начнете чувствовать. Я говорю об опыте. Тогда вы будете знать, и - тогда вам давать ответ и вам выбирать дорогу. Но я вижу, что еще рано. Только вспомните, что я сказал, если сможете, когда придет время...
Он внезапно поднял голову, разрушая соединившее их напряжение.
- Солнце почти в зените! Сегодня утром вам уже не порыбачить. Сегодняшнее утро прошло. Что задержало падре? Он... ну, он рыбак, и должны быть какие-то причины. Идемте.
Он встал и легко зашагал по тропинке к дому. Солнце пекло. Даже в шляпе Чибо Антони точно чувствовал, откуда падают его лучи. Маленькое предместье лежало перед ними на удивление тихое. Оно уже погрузилось в сиесту. Даже повозки больше не громыхали. Вдруг раскатисто ударил церковный колокол.
- Что это? - удивленно спросил брат Франсуа. Колокол взволнованно гудел. - Никак стряслось что-то. - Они ускорили шаг и вошли в дом. Отец Траян опирался о косяк наружной двери, растерянно прислушиваясь. Он обернулся.
- Простите, сеньор, что я вас бросил, я сейчас все объясню. Меня задержали. Mañana! Чего я не понимаю, так это почему звонят в моей церкви. Наверно кто-то утонул.
Они уже слышали топот бегущих ног в аллее за пригорком.
- Да, боюсь, так оно и есть. Бегут за мной. - Лицо его опечалилось. Схожу за елеем. Кто на этот раз? - вздохнул он.
Две взволнованные женщины подбежали к воротам и закричали: - Падре! Падре!
- Ах, Хуана, бедняжка, что там у вас стряслось? - скорбным голосом осведомился падре из дома.
- Падре! Падре! - голосили рыбачки уже в дверях. - Чудо!
- Что? - переспросил падре.
- Чудо! - выкрикнула женщина.
- Да, да, клянусь кровью Господней! - подхватила другая.
- Что за глупая суматоха? - с досадой сказал священник, выходя из комнаты по прежнему с дароносицей в руке. - Почему трезвонят в моей церкви?
- Чудо! - выкрикнули женщины хором. - В храме новая мадонна и...
- Глупые женщины, мне это известно, - пытался урезонить их священник. - Я сам привез ее сегодня утром, разве вы не видели? Это благочестивый дар...
- Но она истекает кровью! Ее милостивое сердце роняет красные капли на алтарь! Мы видели! Там уже толпа, все смотрят! Господь ниспослал нам чудо!
- Си, си, падре! Идите и посмотрите сами. Хуана и я, мы одни вспомнили вас позвать. - Они стояли, крестясь и дрожа.
- Идемте, падре, посмотрим, к чему все это, - сказал брат Франсуа. - Спасибо, сестры. - Но женщины уже убежали.
Они поспешили вдогонку. Колокольный звон поднял на ноги весь город. Люди бежали к церкви, отовсюду звучал взволнованный говор. Слухи разносились по ветру.
Когда они оказались у церковных дверей, вход уже перегораживала толпа. Еле-еле расчистили проход для падре и его друзей. В церкви было тихо, слышалось лишь тяжелое дыхание толпы и нестихающий трезвон наверху. Ближние к алтарю люди стояли на коленях, дальние тянули шеи и смотрели, как зачарованные. Все лица были повернуты в одну сторону.
Антони оттеснили и прижали к боковой стене. С трудом он заглянул вперед. Отец Траян уже стоял на коленях перед забрызганным чем-то красным алтарем. Колокол затих. Можно было слышать, как упадет волос. Вдруг раздалось кап, отчетливый звук, как от сочащейся воды. Послышался общий вздох. Антони поднял глаза к статуе. Время шло. Тут он увидел. Что-то сочилось из одеяния девы и капало на алтарь. В свете свечей оно было красное и действительно походило на кровь. Колокол снова загудел.
Отец Траян повернулся лицом к плотному скоплению людей. Все, кто мог, стояли на коленях. Он запел: "Величит душа моя".
Радостная дрожь пробежала по толпе. Простодушные лица рыбаков, рабочих, негров, поднятые к чудотворному изваянию, лучились восторгом и благоговением. Лицо отца Траяна преобразилось. Оно сияло гордой кротостью и неколебимой верой.
"В его собственном храме! - думал Антони. - Бедняга! Зря я не позволил Карло вытащить бутыль. Я не думал, что кончится так".
Он убеждал себя, что не виноват, но сердце саднило. Ни в одном лице не было и тени сомнения. "Ну, - сказал он себе, - так оно должно и остаться. Я позабочусь. Что за семя заронил капитан Джорхем в ту ночь! Семя чуда!"
И тут, как это ни ужасно, его начал разбирать смех. Давясь в напряженно-взволнованной духоте, он первый и последний раз в жизни узнал, что такое истерика. Ему хотелось смеяться и плакать, как плакали вокруг женщины.
Колокол ополоумел. Снаружи кричали. Скоро здесь будет весь город. Как выбраться? Антони вспомнил про боковую дверь, огляделся. Беспомощно притиснутый к столбу, над коленопреклоненной толпой возвышался широкоплечий брат Франсуа. Он с пронзительной жалостью и состраданием глядел на сотни восторженных лиц, устремленных к магической глиняной груди Мадонны-дель-Вино.