- Что это значит? - спросил Чибо, багровея. Однако Хуан отвечал не ему, а Антони.
- Простите, дон Антонио, но деньги, которые вы дали мне на одежду... я купил на них гитару. - Он погладил струны. - Не знаю, как это со мной случилось. Ужасно. Но у меня красивый тенор. Мне не хватало аккомпанемента. Простите! - Губы его были белы.
- Мошенник! - воскликнул Антони. Потом рассмеялся. - Прыгай на козлы, Хуан. Кучер, трогай.
С трубадуром на козлах они подъехали к Гальего.
- Это предоставьте мне, - сказал Чибо и вошел в дом.
В экипаже под кожаным навесом было одуряюще-жарко.
- Сеньор, - сказал Хуан, глядя на Антони собачьими преданными глазами, - спеть вам, пока ждем? Я ваш hombre. Я изолью вам свое сердце - его переполняет страстная благодарность.
- Позже, Хуан, - отвечал Антони. - Это приличный квартал.
- Си, си, - сказал Хуан и вздохнул.
Наконец появился Карло с перепуганным пожилым служащим, который молчал всю дорогу к нотариусу. Там он сделал письменное заявление, что сумма, требуемая мистером Бонифедером - законный долг, причитающийся с фирмы "Гальего и сын" за полученный товар. Он подписался как управляющий фирмы; копия документа, согласно которому он уполномочен вести дела в отсутствие молодого сеньора Гальего, была заверена и приложена. Они оставили управляющего возле нотариальной конторы, все еще перепуганного до полусмерти.
- Эта бумага обошлась вам в пятьсот долларов, дон Тони, - сказал Чибо, когда они ехали к пристани, - но она того стоит. Никогда не нанимайте управляющего с темным прошлым, - добавил он, - такие люди слишком легко сдаются на уговоры осведомленных чужаков.
За старыми воротами блеснул синевой залив.
- Ах, скорее бы оказаться на веранде, - сказал Чибо. - Чича привезет на столике ужин... Сегодня будет помпана. Единственная рыба, которую я...
Его перебил жуткий вопль, от которого обоих передернуло. Хлопанье бича, ответные крики, сочувственные охи негритянок, собравшихся у ворот, мимо которых экипаж как раз проезжал, сливались в ужасном хоре.
- Боже! - прошептал Хуан. Струны его гитары тихонько тренькнули. Экипаж остановился, как вкопанный. Они заглянули через ворота во двор.
В центре просторного патио на ослепительно-белом песке зловеще высилась большая черная решетка, установленная на маленьком помосте. К ней, беспомощно раскинув руки на фоне голубого неба, был привязан за кисти чернокожий великан. Мускулы его вздулись огромными буграми, голова моталась из стороны в сторону, словно силясь оторваться. При каждом свистящем ударе он содрогался с головы до пят и хрипло кричал.
- О, Господи! - сказал Антони, вставая.
В эту секунду они увидели брата Франсуа. Он вдруг появился из калитки и, босоногий, в выцветшем одеянии, пошел через белый, залитый солнцем двор. Он что-то закричал, и голос его наполнил жалостью двор. Человек с бичом обернулся. Его тяжелое, квадратное лицо вытянулось от изумления. Слышны были только стоны привязанного.
- Именем Христовым, - явственно произнес монах, - этот человек - твой брат. - Он вынул бич из руки надсмотрщика. Воцарилась мертвая тишина.
Вдруг надсмотрщик очнулся. Он взревел от ярости, и, схватив брата Франсуа, как котенка, потащил к воротам. За воротами он бросил его в сточную канаву и вернулся обратно.
- Не вмешивайтесь, сын мой! - вскричал монах, спокойно поднимаясь из грязи. Он ухватил Антони за сюртук и потянул его обратно к экипажу. Коснулся холодными ладонями его щек. - Это мне. Вы еще не поняли.
Когда багровая тьма перед глазами Антони рассеялась, он обнаружил, что сидит в экипаже, и Чибо его держит. От ярости колени напряглись и задрожали.
Брат Франсуа опять шел через двор за надсмотрщиком и окликал его. Тот обернулся. Брат Франсуа шел к нему, улыбаясь и протягивая руку.
- Друг! - сказал он. Надсмотрщик что-то ошалело закричал и бросился на него, повалил на песок и стал бить ногами. Потом вернулся к решетке.
- Друг мой, - сказал брат Франсуа, вставая. Он пошел к надсмотрщику, по-прежнему протягивая руку. Все повторилось.
- Сиди смирно, молокосос, - сказал Чибо, удерживая Антони. - Пусть Бог решает. Кто вы такой?
Брат Франсуа снова встал, на этот раз медленно. Он стоял, чуть пошатываясь, однако все так же улыбаясь. Вдруг он зашагал к надсмотрщику. Он поднял маленькое распятие и указал на привязанного к решетке негра. Потом протянул обе руки, будто хотел укрыть жирную голову палача на своей груди. Негр страшно закричал и обвис. Надсмотрщик огляделся, словно взывая к здравому человеческому рассудку, и обратился в бегство. Бич остался лежать на песке.