Объяснение вызвало общий интерес. Очевидно, миссис Джорхем и ее спутник вызвали немало толков. Видели даже, как они вместе пьют лимонад. Кубинцы и несколько молодых офицеров столпились вокруг. Разговор сделался общим и оживленным.
Очевидно, на приемы к Долорес собиралась главным образом молодежь. Долорес царила. Она прохаживалась туда-сюда в сопровождении толпы обожателей, принимая общее внимание и поклонение с достоинством и грацией. Видно было, что эта роль ей приятна; она властвовала, но не подавляла.
Даже дон Алонсо это признавал. Он тихо удалился за креслом доньи Мерседес, которое куда-то откатили, чтобы старушечий кашель не мешал легкой болтовне и смеху у фонтана. Престарелая дама и дон Алонсо обыкновенно пили кофе в одиночестве, часами обмениваясь придворными сплетнями времен прошедшего царствования.
Ординарцы андалузского полка принесли в сад кофе и сладости. Антони прихватил пирожных, каждое из которых изображало еврея на костре. Он устроил их вместе с кофе и салфеткой на каменной скамье и постарался встретиться с Долорес глазами. Она кивнула, он выступил вперед, кланяясь ее кавалеру. Тот, однако, не отставал.
- Не окажете ли честь? - спросил Антони, указывая ей на скамью. Он улыбнулся и ее спутнику. - Надеюсь, сеньор, вы не обидитесь на мое вторжение. Вам часто выпадает радость пить кофе в Лос-Молиносе, я же здесь всего на несколько дней. Я понимаю, что прошу о большой жертве, однако подумайте, какие вы мне подарите воспоминания.
- Если позволит сеньорита, - сказал офицер, все еще надеясь, что она откажется.
- Завтра, дон Эстебан, обещаю вам. Дон Антонио уезжает так скоро, - сказала она. - Не будьте жестоким! - Она похлопала молодого офицера веером.
Лейтенант поклонился скорее вежливо, чем охотно, и философски отошел закурить сигару. Долорес и Антони остались на скамье. Их разделял лишь еврейский мученик.
- Беру назад свои жестокие слова, сеньор, - сказала она. - Вы, без сомненья, не нуждаетесь в дуэньях. От дона Эстебана не так легко отделаться. Поверьте, уж я-то знаю.
Его руки дрожали, когда он наливал кофе.
- Неужели вы и впрямь так тронуты, дон Антонио? - Ее веер изящно сложился на коленях. Она немного откинулась и глядела на Антони, изучая его лицо.
- Ты видишь, сеньорита, - смело отвечал он, поднимая глаза. Кровь бросилась ему в лицо. Она дернула плечиком, затем потупилась и отпила кофе, пряча глаза. Он схватил чашку и отпил с той стороны, которой коснулись ее губы.
- Он горит, - сказала Долорес со смехом, беря маленькое пирожное.
- И вам не жаль несчастного, который горит в огне? - спросил Антони. - Верно, я должен уехать через несколько дней. Скажите мне, скажите по крайней мере, что вас это не радует. Я верю, что вам хорошо со мной, что мы и впрямь увидели друг друга сегодня днем. Всю жизнь я искал вас, и вот, тогда, стоя у колонны и глядя на вас, я подумал, я посмел подумать, что я больше не один. Найти вас, знать, что вы есть...
- Осторожнее, - прошептала она, - сюда идет интендант. - Они молчали, отхлебывая кофе, пока мимо проходил темноволосый пожилой господин с богато украшенной придворной шпагой. Поравнявшись с ними, он низко поклонился Долорес и пристально взглянул на Антони.
- Он знает, что ему здесь не рады, - сказала Долорес. - Продолжайте, дон Антонио, вы что-то говорили.
- Разве? Вам и впрямь интересно? - спросил он, потом вдруг наклонился вперед, набросил салфетку на тарелку с пирожными и под ее прикрытием взял Долорес за руку.
- Не стискивайте так, - сказала она наконец. Глаза ее расширились. - Да! Я возьму это пирожное. - Она взяла его с тарелки свободной рукой. - А теперь позвольте мне обмахиваться, сеньор. Помните, где мы находимся!
Он неохотно отпустил руку, пытаясь отогнать от глаз слепящее золотое сияние. В горле стоял комок.
- Могу ли я увидеть вас в другом месте? Всего на несколько минут, но наедине.
Она с сомнением покачала головой.
- Это почти невозможно.
- Почти? - повторил он.
Она рассмеялась - так очевидно было его разочарование.
- Мне сказали, сеньорита, что под вашим окном поют серенады. Ужели надо поддерживать только кубинцев, "друзей короля"? Ах! Печаль Пламени, Долорес де ла Фуэнте, как правильно вы наречены!
Он видел, что она против воли смягчилась. Она подняла веер так, что виден был только высокий лоб с золотыми колечками на нежных висках, да темные фиалковые глаза. Он запомнил ее такой; запомнил навсегда. Это был лоб, как на миниатюре.