Антони глубоко вдохнул теплый соленый воздух. Сегодняшний вечер принадлежит ей и ему. Он живет сполна, живет настоящей минутой. Он, впервые в жизни, властен распоряжаться событиями. В Гаване дела складывались как нельзя лучше. Теперь он должен позаботиться, чтоб они вели себя так и впредь. Последний его вожатый исчез; оборвался на полуслове в Регле.
Антони был рад, что расстался с Чибо. Он привязался к нему, он ему благодарен. Да, но хорошо, что он сидит в лодке, занятый собственным делом, сам держит румпель. С ним только слуга. Bueno, так и должно быть.
Он завладеет "Ариостатикой" и поведет ее в Африку. Как, неизвестно. Но он верил в свой успех, верил в себя. От выпитого у Чибо вина город и залив были чуть красивее, чем просто от лунного света. Это был немного безумный, искаженный мир Долорес и неведомых приключений, славных, прекрасных, волнующих. Этот мир не имеет конца. В нем нет места смерти и поражению. Радости его неисчерпаемы, как и способность радоваться. Он суров, реален и юн. И все же - он прекрасен, как мечта, он - лунный свет и сумасшедшая музыка на воде.
Антони уверенно выпрямился и взял управление в свои руки. Чуть отклонившуюся от курса лодку он направил прямо на огни пристани. Он велел Хуану убрать гитару, а гребцам - грести ровнее. Он заметил, что "Вампаноаг" снялся с якоря и скользит в дальнем конце залива. Надо полагать, капитан Джорхем распродал последние статуи. Что ж, усвоенное на "Вампаноаге" пригодится теперь. Прощай, "Вампаноаг"! Прощай, все!
Они подошли к причалу. Антони дал загребному золотую монету для команды. Благодарности и пожелания счастья неслись ему вслед, когда он легко поднимался по ступеням. Через минуту он уже летел в экипаже через темные узкие улочки старого города.
За городской стеною лошади перешли на быструю рысь, и еще резвее побежали по ровной белой дороге в тенях призрачных пальм, которые двойным рядом резных плюмажей тянулись вдоль бесконечной аллеи. Здесь, в долине, лежала тонкая муаровая мгла, она напоминала о северной прохладе, о запахе тяжелой росы на траве и листьях, о слабом мерцании зелени в туманном свете луны. Лошади неслись галопом, думая, что бегут к дому. К предвкушению радости добавился восторг полета. С ними летела божественная бесшабашность. Голос Хуана, выводивший андалузскую любовную песню, отдавался над пустыми плантациями как зовы неземной, поэтической охоты. В отдалении выли собаки. У дверей хижин черные фигуры, подсвеченные оранжевыми сиянием изнутри, провожали взглядами несущийся экипаж. Наконец возница остановил коней у придорожного родника.
- Если он напоит их сейчас, у них будет запал, - сообщил Хуан.
- Пусть, - отвечал Антони, - мне все равно, лишь бы они довезли нас до сада.
Он слушал, как лошади хлебают и отдуваются, как шумит, низвергаясь в озерцо, вода. Лунный луч падал на ручеек, сбегавший по траве и мху с крутого склона. Все, кроме этого освещенного пятачка, было в глубокой тени. Глаз невольно замирал на искрящемся водопадике, словно на миниатюрном освещенном пейзаже.
Это длилось всего несколько минут, но, пока Антони разглядывал причудливую маленькую Ниагару, которая, мнилось, бежала из тропической страны фей через легкую дымку венериных волос, коралловая красавица-змейка приползла к озерцу напиться. Под луной ее яркая кожа казалась темным янтарем. Так изящны были ее движения, так грациозны и первозданны, что в них не было и капли зловещего. Черной раздвоенной молнией мелькал крошечный язычок, разгоняя по воде почти невидимые круги. Луна вспыхивала в миниатюрном зрачке. Тут одна из лошадей с шумом втянула воду. Змейка исчезла.
Антони глядел на нее без всякой задней мысли, как Адам до своего падения мог глядеть на первую змейку в Раю. Он чувствовал, что она придает тропической ночи выражение и смысл на языке, выходящем за пределы слов.
Хуан оказался плохой Кассандрой. Крепких маленьких лошадок не так легко было опоить. Через десять минут они были в Лос-Молиносе.
По светящимся окнам центрального эркера Антони понял, что секретарь еще работает, хотя время уже шло к полуночи. Часовой не хотел впускать их, несмотря на пропуск. Время позднее, и он оглядывал посетителей, и особенно гитару, с подозрением. Он обыскал инструмент. Подошел сержант, но и он не умел читать. Пришлось в конце концов послать за команданте. Пока они ждали, Хуан натягивал струны и причитал. Он боялся, что потерял настрой. Но вот наконец явился дон Хесус, и ворота отворились.