- Его Превосходительство подписал бумаги и ждет вас, - мрачно сказал полицейский. - Надеюсь, вы сумеете объяснить ему свое появление в саду? Моя обязанность следить, чтобы сюда не проник никто, даже особы, пользующиеся расположением Его Превосходительства! - Дон Хесус был сердит и глядел подозрительно, особенно на Хуана.
- Всю ответственность я беру на себя, - поспешил заверить Антони. - Поскольку я отбываю немедленно, Его Превосходительство оказал мне сегодня исключительную милость. На то есть важные причины. Без сомнения, дон Хесус, как галантный кабальеро, вы не потребуете, чтобы я объяснил!
Дон Хесус поклонился немного холодно, однако сумел изобразить улыбку.
- Позвольте поздравить вас с замечательно красивым голосом. - Он явно чего-то недопонимал. Они вместе поднялись по ступеням, Хуан следом. Вдруг, по направлению, которое выбрал дон Хесус, Антони стало ясно, что тот не знает о потайной лестнице.
"Вот почему он так рассержен и смущен", - думал Антони, когда они шли к главным воротам. Команданте сурово глянул на часового.
- Клянусь честью, ваш человек не имеет ничего общего с моим проникновением в сад, - сказал Антони. - Пусть вас это не тревожит.
Дон Хесус немного повеселел и кивнул.
- Что ж, - сказал он, - сеньор, я буду ждать вас здесь. Нам уже пора быть в доке.
Антони принял бумаги у дона Эстебана. Тот держался чуть более почтительно, чем прежде.
- Его Превосходительство просил меня пожелать вам, - он педантично прочел по бумажке, - чтобы вам повсюду сопутствовали удача и расположение, которые вы обрели в Гаване.
- Передайте Его Превосходительству мою глубочайшую признательность и заверения в моей полнейшей преданности, сказал Антони. Чинный маленький испанец записал это на бумажке. Потом вручил Антони документы, принял расписку и поклонился.
- Buenas noches, senor.
- Buenas noches.
Через минуту Антони уже несся по дороге к городу бок о бок с доном Хесусом. Хуан сидел на козлах. Луна клонилась к западу. Было уже больше трех часов пополуночи, когда лошадиные копыта гулко застучали под древними каменными сводами Маэстрансы.
Дон Хесус был человек прозаичный. Несколькими часами раньше он арестовал брата Франсуа в Регле, испытав при этом не больше угрызений, чем садовник, который снимает с цветка улитку. Он был баск, и случись другому европейцу увидеть, что творится в его голове, он бы подивился прямолинейности открытого дону Хесусу мира. Именно поэтому он и был образцовый полицейский. Его поведение всегда было почти безупречно. Он все принимал "как есть". Будь он наделен хоть крупицей воображения, из него мог бы получиться диктатор. Но, будучи начисто лишен этого качества, он оставался команданте полиции под началом генерала Лас-Касаса. По этой же причине любая непредвиденность повергала его в полнейшее недоумение. Почему например, отец Траян, мирный приходский священник, отколотил обломком весла четырех лучших полицейских, когда те забирали брата Франсуа из его сада? И почему брат Франсуа вырвал из рук отца Траяна весло и бросил на землю? Как глупо! Он безуспешно раздумывал об этом по дороге из Лос-Молиноса, сидя рядом с молодым сеньором, которые прошел в сад, по всей видимости, через стену. Странная ночь. Уж побыстрее бы она кончалась. Губернатор над ним, похоже, посмеялся - quien sabe? и даже дону Хесусу заброшенные доки Маэнстрансы в свете садящейся луны виделись немного утомленными.
И впрямь, ни одно здание в Гаване не было так обременено суетными воспоминаниями, как Маэнстранса. В тихой тропической ночи клочья морского тумана проплывали через приземистую звонницу, чьи колокола, бывало, провожали идущие в Испанию корабли с сокровищами, и казалось - это судьба выдергивает последний обрывок счастливой нитки из ушка сломанной иглы. Лишь приблудный испанский фрегат, случалось, заходил теперь сюда на починку, проклиная сомнительные останки былого великолепия.
Брошенный док спускался к пустой набережной, которую загромождали старые пушечные ядра и зеленые от времени пушки, отлитые давным-давно в бесполезные ныне формы. В пушках гнездились крысы, их писк раздавался теперь в неплодном лоне громов. В молчаливом канатном дворе высились краны для натягивания такелажа, и в свете звезд казалось, что на них болтаются обрывки чудовищной паутины. Дозорные почили. Там и сям нос разбитого и брошенного галеона торчал под немыслимым углом. Вонь медленного отлива, сточных канав и гниющего тикового дерева щекотала Антони нос, пока они брели через мглистое корабельное кладбище, где из склизкого ила торчали кости монархии.
У основания широких каменных ступеней светился одинокий фонарь. Там ждала лодка - большая барка с восемью скованными гребцами-неграми. Пассажирами были шесть босоногих жандармов в треуголках и брат Франсуа, который, связанный, лежал на корме.