Сын Ролана, умел движениями своего тела превращать звуки в нечто иное. Это были слова, которые выражали руки, малейшие повороты торса, сложные, ритмичные шаги и лицо, которое во время танца становилось одухотворенным и словно светилось.
***
- Тут ни одни вытачки не помогут. Наполнитель отсутствует напрочь! - мрачное бурчание хмурой, угловатой девушки, которая норовила прикрыть полуобнаженную грудь, прозвучало не громче шелеста сквозняка.
Слабая попытка противостоять уверенности матери, которая намеревалась вогнать свою колючую, недотепистую младшую дочь под роскошное лекало женщин семейства Фон Венерлисс.
- Стань ровно! Нет, это не годится. Цвет не подходит. Лиловый добавляет коже какой-то противной зелени. Да что же такое! Ты умудряешься не сочетаться даже с платьем от Ральфа Лорена.
- Мадам, позвольте совет. Возможно здесь весьма к месту будет более классическая модель, - прозвучал мягкий голос продавца-консультанта, которая больше походила на супермодель.
- Видела я их. Никакого шика!
Подбор наряда на празднование юбилея отца Симона Оклива Фон Венерлисса — уважаемого верховного судьи Столичного суда Будапешта, был, как обычно, унизительным и долгим.
Вера плотно сжала губы и просто медленно считала до ста. Сосредоточившись на цифрах, можно было не особо всматриваться в зеркало, откуда уныло глазело худосочное недоразумение с копной непослушных черных жестких волос, конопатым носом и грустными, как у ослицы глазами.
Другое дело мама! Блистательная Эстер — платиновая блондинка, с телом гибким и стройным, которое не поддавалось ни времени, ни лишнему весу. Первая красавица Будапешта наповал сразила преуспевающего юриста-аристократа Симона на балу дебютанток в Вене.
За двадцать один год брака Эстер отточила умение внушить мужу, что именно он глава семьи, хотя на деле, все обстояло наоборот. Симон хоть и отличался несгибаемым, жестким характером, но был справедлив и падок до красоты своей обожаемой жены, которую даже в сорок два года нередко ревновал.
Ради шоппинга, мама даже позволила пропустить урок по скульптуре. Вера ненавидела художественную школу всеми фибрами души, но унизительный марш по магазинам, где с каждым платьем чувство собственного достоинства корежило, как наркомана в период ломки, заставил пожалеть о тихом, скучном месиве глины.
«Вот будет потеха Олли», - подумала Вера, когда покорно переоделась в очередное дизайнерское творение по цене пары человеческих почек.
Не особо понимая смысл слова «диссонанс» девочка по-другому бы и не смогла описать свою жизнь. Быть белой вороной в уважаемой семье, где все, начиная с отца и заканчивая горничными знали себе цену и как минимум выглядели, будто готовы через минуту выйти на подиум в Центре модных показов на Гатамелата, Вера, периодически забывала расчесаться и вечно раздражала мать обкусанными ногтями. Хотя, последнее творилось намеренно, просто чтобы сбросить давление несправедливости по отношению к себе.
Взбучки вырастали из ничего и чтобы хоть как-то их оправдать нужно было минимальное соответствие списку претензий матери.
Смартфон мурлыкнул. Очередная смска от Олли. Подруга писала, что сегодняшний поход в художку не прошел впустую — удалось найти кое-что стоящее.
Зная Олли Гвурд, без сомнений можно было сказать, что речь шла об очередном симпатичном «мальчике». В эту сомнительную категорию попадали мужчины в возрасте от 14 до 50 лет.
И сплошные восклицательные знаки.
Вера печально усмехнулась. Ей точно еще долго ходить в девственницах. Родители едва переварили правду о том, что их старшая дочь завела в колледже отношения. Виктория редко принимала их мнение в расчет, но все же щадила нервы отца и матери до восемнадцати лет, насколько это было возможным.
Своим непоколебимым, уверенным нравом сестра гордилась и каким-то образом ей удавалось выходить сухой из воды. Бесчисленные тайные вылазки в ночные клубы, мимолетные романы с богатенькими сынками уважаемых семей, непоколебимые отказы матери в попытках «слепить» девочку под свое лекало. В то время как, малейший проступок Веры, сопровождался громкими криками и слезами.
Невозможно было не осознавать бездну разницы между сестрами, и как всегда, течение несправедливости было куда более сильным. Виктория укатила в Швейцарию изучать психологию, даже тут проявив характер.
Подавай ей докторскую степень в размытой науке и все.
Не признаваясь самой себе, Вера завидовала сестре, которая точно знала, чего хочет от жизни. Виктории, казалось, достался тот самый ген женской сущности, который эксплуатировала во всю Эстер.