- Зачем? Это наверняка из-за тебя нагрянули легавые. Проваливай, нам не нужны больше проблемы.
Паника подкатила к горлу. Тьяго явно не было дома и не было никакой возможности дождаться его.
- Из-за меня?
- Сына и мужа избили. Они оба в больнице, - на этих словах Лачи будто обессилела и тяжело уселась на ступеньки трейлера. - А мне ни за что не найти деньги им на лечение.
Вопросы Вера проглотила тут же, прекрасно понимая, что не они нужны несчастной женщины.
- Вот, возьмите, здесь не много, но это все что у меня есть, - без тени сомнения девушка протянула купюры и поразилась тому, насколько бодро, с силой, они были выдернуты из руки.
«Три сотни! - Лачи едва не закричала в голос от радости. - Точно богачка!»
Если для этой тощей курицы подобная сумма была мелочью, то может, Тьяго вовсе не дурак, что водит с ней знакомство?
- Сына выпишут завтра. Так врач сказал. А вот с мужем все серьезнее..., - голос женщины зазвучал бодрее, а взгляд из остервенело превратился в изучающий.
Вера кивнула, не понимая, что ей делать дальше. В голове запульсировало. Нетерпение смешалось с легкой паникой.
Вполне возможно, что это та самая возможность проявить себя, которая бередила не один ум в подростковом возрасте.
В добродетелях пополнение! Напротив искренности галочка, дважды обведенная, смирение, которую ни в коем случае не путать с трусостью, красовался целый штабель заветных отметок, а вот теперь можно похвастаться и щедростью. Главное, чтобы последнее не сильно затмило пункт со скромностью.
Знак судьбы был воспринят буквально, но больше подсознательно, чем осознанно, ведь Вера даже не обратила внимания на то, что сумма отфилонтропенных денег удивительным образом совпадала с недавним пророчеством безумной старухи, которая со странной усмешкой пробубнила:
- «Триста ему хватит!»
5
Происходящее напоминало смертельное отравление, но такое, с приятными галлюцинациями и эйфорией. Будто был принят яд, от которого не существовало противоядия. Медленный до опасного заблуждения, но его опасность настолько завуалирована, что осознание близкой кончины не настигает жертву, пока от жизни не остается жалких пяти минут.
Именно так, Вера описала бы те две недели с Тьяго, что воплотили в реальность все понимание сладости жизни.
Как надвигается гигантская снежная лавина на заядлого лыжника-профессионала и он завороженно, вопреки всем инструкциям безопасности смотрит на сплошную белую стену, надвигающуюся на него без малейшей возможности побудить тело к спасительному бегству; смотрит завороженно и даже с восторгом, так и Вера следила за открывшейся ей жизнью Тьяго.
Он же, в свою очередь, поражался тому, как легко было открыться постороннему человеку, буквально из другого мира, которого он жаждал, впрочем, как и все его племя.
С Верой было все не так. Многие девушки и довольно состоятельные претендовали на внимание Тьяго, но слишком быстро они начинали диктовать свои правила или напоминали парню о разнице в социальном положении, сами того не подозревая — трудно скрываемое презрение к дешевой одежде, грубым словам или манерам цыгана, его окружению и вечно пустому карману.
Вера же окутывала свежим дыханием надежды и тишины. Это было блаженное состояние, которое можно было познать только в момент истинной радости.
Нежданная помощь стала лишь поводом и дверью, за которой скрывался искренний мир надежды в светлое будущее.
Ну, что могло пойти не так?
Девушка зашла в палату, робко улыбнулась и неловко замерла в стороне, не решаясь подойти к койке, произнести слово или даже улыбнуться, хотя, отчаянно желала всего этого сразу.
И ритм жизни Тьяго совершенно не совпадал с ее ритмом, но их объединяло жгучее желание прожить свою жизнь правильно, если не праведно.
Тьяго завороженно наблюдал в больничной палате чужого себе человека, который чистым взглядом мог смутить и тут же этот взор вгонял в краску.
Молодому человеку, который давно познал женщин легко было рассмотреть желание, страсть и тлеющий, скрытый внутри огонек, который мог загубить все живое и благотворное вокруг остова благих намерений или благодаря им...
Крайне редко парень выступал судьей самому себе, и тем паче посторонним, но перед Верой становилось вдруг стыдно и вспоминались события самые незначительные, которые не хотелось оглашать потому, что понимание неправильного постигало племя Тьяго, довольно в раннем возрасте.
Вера приходила в больницу, будто на правах старого друга и в неловком молчании зарождалась симпатия. Хрупкая, детская, такая не свойственная образу жизни Барфольда при всем его желании быть порядочным человеком. Тьяго испытывал сильную неловкость в присутствии девушки.