- Не смей так говорить о дедушке! Пусть эти твои докторишки только посмеют написать, что он не способен отдавать своим действиям отчет или опасен. Я все сниму на телефон! И даже если твои поганые деньги сделают свое черное дело, я выложу в сеть каким способами пользуется Эстер Фон Венерлисс в погоне за прибылью. - Начинай прямо сейчас. С себя! Не пользуйся этими «погаными деньгами». Выйдет крайне любопытное зрелище! Налицо нездоровая наследственность! - победно парировала Эстер, ощущая, что еще немного и влепит несносной девчонке пощечину. - Если речь о тебе, мама, то я полностью согласна! Как же тебе не терпится вылепить из меня подобие идеального ребенка и при этом никто не спрашивает, чего я хочу на самом деле... - Голодать! - уже более резко выпалила Эстер, сживая изо всех сил льняную салфетку в руках. - С дипломом исторического факультета! Никому не нужная, библиотечная работа. Потолок карьеры — преподавание или репетиторство! Ах, да, ты же уверена, что настанет момент и ты обзаведешься долей наследства! Но и тут неувязка, милочка. К тому времени тебе могут перейти только неподъемные долги в том случае, если я не удержу семейный бизнес на плаву! Но тебе же невдомек подобные мелочи, куда важнее раздувать трагедию на пустом месте, полностью отрицая насущные проблемы. За столом повисла гробовая тишина.
Гренки с грибным паштетом и нежнейшей говядиной, возвышались унылой горкой на причудливой фарфоровой тарелке и молили уделить им внимание, отбивая поцизии у эклеров с чиз-кремом и лавандой, но аппетит у всех пропал. Горло перекрыл ком.
Вера вдруг поняла, что стучится даже не в дверь, а в бетонную стену, за которой никого нет. Она посмотрела на отца, но кроме жалости ничего не заметила, потом на сестру — и снова мимо. Викки скорбно приподняла красивые брови. Так смотрят на неразумных, неблагодарных детей.
Да как она смеет?! Корчит из себя взрослую!
В огромной гостиной будто стало нечем дышать. Абсолютное одиночество в кругу семьи, непонимание, игнорирование отдавались в сердце не просто болезнеными ударами. Где-то глубоко внутри заронилось горькое зерно — ядовитое и опасное.
Лицо Веры раскраснелось и, как это было всегда, предательски вспотели ладони. Собственное тело предавало ее, потому что внешними признаками выдавало родне, насколько трудно этот разговор дается нервной системе. Все вокруг сидят, свеженькие, невозмутимые и словно глухие.
Знаменитый аппетит девушке сегодня изменил и Вера пулей унеслась в свою комнату, едва сдерживая рыдания, а через некоторое время кубарем спустилась с лестницы с намерением отправиться на прогулку.
- Ну, уже нет! - прошипела сквозь зубы Эстер и с остервенением бросила на стол измятую салфетку. Стул с грохотом отодвинулся, но Симон подскочил быстрее и придержал супругу за локоть.
- Оставь ее. Если ты не хочешь бурных сцен во время визита доктора Аттштайнера, лучше Вере побыть одной и успокоиться. Будем решать проблемы постепенно. Эстер встрепенулась от свежих воспоминаний при очередном взрыве крика.
- Не смейте превращать меня в дурачка! Соблюдаете протокол для грандиозной фикции? Дудки! Без меня. Если уж мне отведены, даже не дни, а часы в этом доме, пожалуй, я прервусь на обед. Имельда, пусть Николо приготовит на обед жаркое из говядины Кобе с кровью! И принеси бутылку Домейн де ла Романи. Эстер в изумлении приоткрыла рот, когда услышала название редкого коллекционного вина. Она лично занималась заполнением винного погреба и наизусть помнила все сорта вина, названия мест происхождения и года урожая.
Неужели старик обустроил в недрах дома тайник? Указанной марки, она не помнила в коллекции.
- А-а-а-а.... Не ожидала! Ну, погоди, тебя ждет не один сюрприз, perra (стерва — исп.)! Жаль, что я не увижу, как вот эта вся поверхность, о которой ты так печешься, - голос Ивэлима вырвал Эстер из крепости невозмутимости, - переменится в один прекрасный момент. Благо, что у меня хорошее воображение. Старик поводил рукой вокруг своего лица, напоминая всем, у будущей хозяйки дома есть вполне реальные психологические проблемы по поводу возраста.
Старик брызгал слюной, его лицо покраснело, что наводило на мысль о том, что эта не особо лестная реакция передалась по наследству Вере.