- Вы видели куда пошла Эдрина?
- Да. В Даргеновский лес.
- Вам не показалось это странным?
- Я рекоменую не отвечать на поставленный вопрос! - мягко вмешался один из адвокатов.
Но Вера мотнула головой.
- Если честно, Эдрина в Даргене бродила целыми днями напролет, по крайней мере так все местные говорили. Я даже не подумала, что ей угрожает опасность.
Детектив кивнул сделал пометки в протоколе.
Чтобы скрыть нарастающую дрожь в теле, Вера сцепила руки в замок крепче, от чего костяшки на пальцах едва не посинели.
- А в этот момент Ролан Барфольд так же сидел на своем месте? Вы ничего не заметили?
- Нет. Он поднялся, и пошел за Эдриной, чтобы вернуть, наверное. Шел он медленно, от дерева к дереву, переводил дыхание. Возможно от того я и не переживала за Эдрину, потому что кто-то из взрослых решил за ней сходить. Ролан очень добрый человек.
Последняя реплика повисла в воздухе и под внимательным взглядом детектива Биршнена Вера поежилась. Но лабиринт, по которому он вопросами выводил Веру к неприятному выводу отдавал душком предательства.
- Так он вернул Эдрину из леса? Вывел ее?
- Нет. Я видела, как он скрылся среди деревьев.
- То есть он не вернулся?
- Я пробыла еще совсем недолго тогда. Буквально четверть часа и уехала.
В облике Биршнена произошла странная, почти неразличимая перемена. Он оживился, стал еще более деловым и серьезным. Через минуту он протянул лист с протоколом, чтобы свидетель ознакомился и подтавил свою подпись.
Эта процедура немного затянулась, потому что записи сначала сверили поочередно все четыре адвоката, после чего Вера с утвердительного кивка матери поставила свою подпись.
Чувство тревоги и страха стали совсем невыносимыми. Сейчас детектив покинет дом, за ним растворятся адвокаты, а Вера останется наедине с матерью и миллионом неприятных вопросов.
Даже если они не будут произнесены вслух, девочка ощущала из кожей и вперемешку со стыдом мысленно отвечала на каждый, глотая слезы. Тщетность оправданий была очевидна. Вина уже доказана, все остальное прозвучит жалким писком.
- Мама, я могу уйти в свою комнату? - елде слышко спросила Вера, опустив в пол глаза.
- Конечно, - неожиданно заботливый голос, заставил веру сорваться с места и броситься по лестнице на верх.
Но на втором этаже не прозвучало громкого хлопка двери.
Вера не посмела бы тревожить дедушку, потому что прибежала в его комнату.
Неподвижное тело Ивэлима напоминало очередной экспонат в его необъятной коллекции диковин.
С тех пор, как деду прописали успокоительные, он едва напоминал себя прежнего и большую часть времени спал, как сейчас.
Вера осторожно подвинула стул к кровати предка и будучи не в силах дальше сдерживаться уткнулась носом в укутанные одеялом ноги деда, чтобы разрыдаться.
Именно, когда настал тот момент, который принято у людей обозначать фарзой «выпалкала все глаза», в комнату деду неслышно зашла Виктория.
За окном давно стемнело и нетрудно было догадаться, что сестру подослала мать, потому что сама не решалась поговорить откровенно с дочерью. Через все стены, мебель, перекрытия необъятного дома, Вера кожей ощущала волны негодования, исходившие от мамы.
В ход пошла надежда судебной психиатрии.
Руки сестры мягко легли на плечи Веры.
- Идем! Нужно дать дедушке отдохнуть.
Под диктовку юного возраста, Вера резко дернула плечом, чтобы сбросить теплые ладони, которые не несли ничего кроме утешения.
- После того, что мама с ним сотворила, ему уже все равно! - тихо выпалила Вера и тут же пожалела о сказанном. Это лишь усилило чувство вины, она открыла рот, чтобы всхлипнуть и снова уткнуться в промокшее от слез одеяло на ногах неподвижного предка.
Ладони снова улеглись на плечи и немного надавили, будто сестра давала понять, что не обиделась и второй шанс выдан авансом.
Вера безмолвно подчинилась и позволила отвести себя в свою спальню.
На удивление, Виктория не проронила ни слова, пока разбирала постель, чтобы уложить сестру. Едва голова Веры коснулась подушки, Викки улеглась рядом и осторожно обняла.
- Я будто проклята, Викки! Ничего не получается, ни одного проблеска радости вокруг, единственный человек, которому я могла довериться в этом доме, в медикаментозной коме.
- Ну, ты скажешь! - насколько Виктория не любила максимализм, но сестра была в чем-то права. - А как же я?