Роскошное тело Тьяго потеряло свою лощеность. Мышцы превратились в настоящие узлы от тяжелой работы. На всех городских стройках металлолом едва успевал скапливаться.
Родителям перепадали крохи и все заботы по содержанию семьи окончательно легли на Лачи. Но опять же, из-за своей нечеловеческой любви к сыну, женщина глотала укоры вперемешку со слезами и стала больше подворовывать с рынка.
Вечная нужда, наступающий холод и подорванное здоровье мужа, возможно и стали причиной зудящей тревоги, которая не отпускала Лачи Барфольд ни днем, ни ночью.
Тьяго тоже заметил, какой нервной стала мама, но не мог с собой ничего поделать. И всем было понятно, что этот удушающий круговорот должен был в скором времени или прекратиться, или утянуть в смертельную воротку всех его участников.
Но сейчас, Тьяго шел к трейлеру с мечтательной улыбкой на губах, абсолютное счастье переполняло все его естество и душу. Парень крепко схватился за дверную ручку и потянул ее слегка на себя. Если этого не сделать, старая, ржавая скотина своим скрипом, могла бы и мертвых поднять.
Но план провалился!
Тьяго это понял едва встретился в заплаканными глазами матери. Распухшее, красное лицо, поцарапанные щеки и растрепавшиеся волосы, странным образом не сопровождались ни одним звуком. Парень застыл на пороге. В голове мгновенно пронеслась мысль, что на мать напали.
Дарген существовал по своим законам, которые отвергали городские порядки. Огромный несуразный организм то и дело вскрывался гнойником, выпуская едва ли не звериные инстинкты его обитателей на волю. Насиловали не только женщин, но и детей... не разбирая пола. И только последующий жестокий самосуд оттягивал следующее преступление на неопределенный срок.
Не в силах вымолвить ни слова, юноша тихо опустился на колени перед матерью.
Лачи дрожала, но не от холода. Ее глаза выглядели почти безумными, что пугало больше всего.
Тьяго огляделся, но нигде не увидел отца. И снова, непривычка жить иллюзиями поддакнула и писклявым, противным голосочком протянула свое: «Точно, надругались! А чтобы никто не мешал, отца в лучшем случае выкинули избитым где-нибудь в лесу».
Внутри заклокотала ярость — единственное, что могло скрыть страх и придать сил.
- Мама! Мама, что произошло? - осторожно прикасаясь к щекам, Тьяго отпихивал отчаяние в сторону. Мужчина не должен паниковать, отец доходчиво вбивал свой кодекс чести, и кажется, пришло время сдавать экзамен.
- Его забрали, - разделяя каждое слово придыхом, произнесла Лачи. Она вцепилась в руки сына, будто только сейчас его заметила. Женщина мотнула подбородком, беззвучно открыла рот, словно не могла подобрать слов и махнула рукой сначала на кровать, потом на дверь.
- Папу?! Кто забрал? Диниш, Кивриид?
- Легавые...
Ответ прозвучал настолько нелепо, что Тьяго невольно усмехнулся.
- Полиция?!
- Да! Мы только легли спать. Раздался стук. Ни сирен, ни облавы... Двое зашли, быстро зачитали ордер, ну, там как всегда, что можно хранить молчание, какие имеются права. Айыыыыыыыы....
Лачи настолько внезапно перешла с нормальной человеческой речи на протяжный, ужасающий вой, что Тьяго не выдержал и легонько ее встряхнул.
- Мама, мама, пожалуйста, сейчас ты должна мне все рассказать. Успокойся, прошу тебя! За что отца арестовали?
- Они думают, что он убил Эдрину, - скороговоркой выпалила Лачи, собрав последние остатки самообладания. После этого она сползла со стула на пол, закрыла лицо руками и почувствовав, что слезы снова накопились, закричала в голос и заплакала.
- Но это бред! Я уверен, его сегодня же отпустят! - Тьяго смотрел на мать с удивлением и даже снисходительно улыбнулся. - Давай, поднимайся! Сейчас переоденусь с поеду в полицию.
Ввиду своего юного возраста он полагал, что мать немного перегибает. Эта уверенность застилала мысли почти целиком, тем самым загоняя в угол неокрепшую интуицию, которая подсовывала неопоримые факты.
Лачи спокойно отнеслась к истории с обвинениями в адрес своего супруга в наркотрафике из Франции в начале девяностых, когда они жили в Чачаке, спокойно приняла факт очередного переезда в девяносто восьмом, когда стоянку цыганского табора сожгли в пригороди Варны.
А когда Венгрия вступила в Евросоюз, в две тысячи пятом году, Барфольды ломанулись в Будапешт, в самый разгар забастовок медперсонала в столице. Ролана загребли в участок, когда он возвращался с ремонта водопровода в богодельне Утцафронт — просто так за компанию с митингующими.
Тьяго смотрел на факты, но упрямо лепил их под себя. Все его доводы были известны и матери, но та принимала их без прикрас именно благодаря опыту — обвинение в убийстве это слишком серьезно, чтобы вытаскивать без подоплеки из цыганской дыры, самого неподходящего кандидата.