Наблюдать за реакцией Тьяго было интересно и Кивриид едва не стал улыбаться, глядя на то, каких усилий стоило парню, чтобы сохранить на лице решимость.
«Правильно, сопляк! Пора знакомиться с жизнью. Эта стерва выпотрошит всех!»
- Я помогу с заработком..., если нужно. Ты знаешь, мне нужны крепкие ребята.
Тьяго мотнул головой и поднялся резко с табурета, протягивая вперед широкую ладонь для рукопожатия.
- Спасибо, барон. Если позволишь, я попробую сам.
- Как хочешь... Завтра отдашь штуку, к концу недели — остальное.
- Тогда извини, что сразу перехожу к следующей просьбе. Я хотел бы заложить фургон.
- Штука не больше.
- По рукам.
- Разумеется, твоя мать может пока там жить, но предупреди ее, что это может измениться в любой момент.
Тьяго молча кивнул.
Когда он оказался на улице, его обдало холодным ветром.
Полураздетый он провел рукой по волосам. Сердце зашлось в таком ритме, что казалось его стук разносился по Даргену, заставляя вибрировать землю.
Все оборвалось! За одно мгновенье, Тьяго распрощался с беззаботной жизнью.
Этим вечером он позволил себе в последний раз спокойно поужинать с матерью и выспаться. Еще до рассвета, он отвез в ломбард все, что смог найти дома ценного: дедов серебряный портсигар, золотую цепочку матери, которая была ее приданным. На аванс адвокату хватит, но потом нужно думать о следующем.
Придется поднапрячься с металлолом.
В кармане брюк то и дело вибрировал телефон. Тьяго посмотрел кто звонит.
ОНА!....
Сердце пропустило удар.
На секунду Тьяго будто выпрыгнул из плотной жижи, которая затянула его по самую голову и будто утопающий смог вдохнуть воздуха. С каким же трудом он заставил себя нажать кнопку сброса.
Она продолжала звонить всю неделю. Потом перестала...
Тьяго выгреб весь металлолом с Цинкоты и всех районов Ракошмента. Благо, что ему помогал Поло. Пришлось даже пересчитать ребра ребятам из банды Шевтки, которые заприметили наглецов, которые посмели ступить не на свою территорию.
Тьяго отделался порезами на руках, которые глотая слезы аккуратно зашила Талли, а Поло сломали нос, но местный костоправ, за бутылку самогона исправил положение.
Всю неделю после ареста, Дарген шерстили копы. Дом Барфольдов перевернули с обыском. Лачи безучастно наблюдала за тем, как ее скудные пожитки бесцеремонно летят на пол. Эти сволочи даже поотрывали обшивку со стен фургона, да так все и оставили.
Когда женщина больше не смогла наблюдать за обыском, она тяжело опустилась на груду кирпичей, которые натаскала Рунга и закрыла лицо руками. Она стала перебирать в голове драгоценные воспоминания о Ролане, но поймала себя на мысли, что думает о нем не как о живом.
Боль пронзила все тело, Лачи обхватила себя руками и безмолвно заплакала. Она больше не видела сына, он призраком проплывал в ночи, оставляя на столе продукты. Сквозь пелену сна, он казалось еще вырос, на лице появилась густая щетина. Больше не мальчик....
Его шершавые грубые пальцы осторожно прикасались к волосам матери и Тьяго снова растворялся в темноте. Пропадал, уносимый звуком работающего мотора пикапа, в котором парень теперь буквально жил.
За неделю до декабря выпал первый снег.
Адвокат честно отрабатывал свои деньги. Он собрал стопроцентные доказательства невиновности Ролана Барфольда, выстроил линию защиты, опросил свидетелей и все время держал на расстоянии прокурора, отягивая ответы на запросы. Дело получило большой общественный резонанс. Почти каждый день у здания суда и мэрии собирались пикеты. Толпа требовала правосудия в отношении грязных цыган. Пресса чуть не выла от восторга, когда сердобольные тетки снабжали их историями краж, изнасилований, избиений, которые произошли если и не с ними, но со знакомыми.
Парочка репортеров и вовсе страх потеряли. Они решили, что цыгане присмиреют, после того, как копы чуть ли не развернули штаб в Даргене.
Один самый бесстрашный даже к Киврииду пришел за интервью, но дальше второй ступеньки к двери дома барона не подошел. Он услушал звук разбивающегося стекла, который доносился с места, где была припаркована его машина.
Все четыре фары были разбиты.
После этого случая, проныру не видели.
Дарген скалил зубы.
К сожалению это случалось не только в отношении чужаков. «Своих» Дарген тоже очень легко записывал в изгои.
Теперь на Лачи смотрели, так же как и на Уллари Рунгу.
От былой стати и красоты мадам Барфольд остался бледный призрак. Затравленный взгляд, серая кожа обтягивала исхудавшее лицо, вещи теперь болтались на некогда пышном теле. Могло показаться, что сын не справляется с обязанностями главы семьи и не заботился о матушке, оставляя ее голодать.