— Итак, еще раз сначала? — Тон Уилсона был вкрадчивый, почти просительный, но, сказать по правде, прежде всего его взгляд выдавал Могенсу, как надоело ему ставить одни и те же вопросы, и получать на них одни и те же ответы. Только не те, которые он хотел услышать. И в то же время Могенс знал, что Уилсон будет продолжать в том же духе и дальше; часы, а понадобится, и дни напролет.
Могенс поплотнее закутался в тонкое шерстяное одеяло, которое дал ему шериф, с трудом справляясь с ознобом, причиной которого были в равной степени банальный холод и усталость. Под суровой тканью одеяла, которая царапала кожу, как наждачная бумага, он был почти голым. Уилсон забрал его одежду под тем предлогом, чтобы отдать ее почистить, но Могенс подозревал, что скорее речь шла о том, чтобы исследовать возможно оставшиеся на ней следы крови и другие улики.
— Прошу вас, шериф, — вяло сопротивлялся Могенс. — Я не скажу вам ничего больше того, что повторял уже десятки раз. Разумеется, я не могу заставить вас верить мне, но ничего другого вы не услышите, продолжайся это хоть весь день.
Он попытался вложить в свой голос вкрадчивую интонацию, ни в коем случае не вызывающую или покровительственную, однако понял, что попытка с самого начала была обречена на провал. Во взгляде шерифа, вроде бы равнодушном, что-то промелькнуло. Могенс напомнил себе, что надо быть осторожным. Возможно, Уилсон и не имел ничего против него, но он был простым человеком, а как все простые люди, относился к академикам со смесью уважения и порожденной собственной неуверенности.
— Шериф, чего вы от меня, собственно, ждете? — продолжил он после заметной паузы сдержанно-спокойным тоном. — Я не могу вам больше ничего сказать. Я вышел, чтобы найти пропавшую кошку.
— И вы ее нашли, только, к несчастью, мертвую, — вздохнул Уилсон. — Какой-то хищный зверь разорвал ее на куски. Но вместо того чтобы вернуться за помощью или хотя бы за оружием, вы на свой страх и риск с пустыми руками пустились в погоню за зверем? Который, как вы сами сказали, загрыз взрослую кошку! — Шериф покачал головой. — А вы можете себе вообразить, профессор, какое животное могло совершить нечто подобное?
Могенс молчал. Он не только мог вообразить, он его видел! Но ни словечком не обмолвился Уилсону о твари с горящими красными глазами. Подобную глупость он совершил девять лет назад и больше такого не повторит.
— Вы либо отчаянный храбрец, профессор, либо глупец!
— Глупостью, — вмешался голос, раздавшийся от двери, — было бы профессору Ван Андту отвечать еще хоть на один ваш вопрос, шериф.
Уилсон резко повернул голову в ту сторону, и Могенс заметил, что краска отхлынула от его лица, а в глазах вспыхнуло смешанное чувство страха и ярости одновременно, было только непонятно, которое из них превалирует. Сам Могенс тоже встрепенулся, когда обернулся и узнал непрошенного гостя на пороге кабинета Уилсона:
— Джонатан!
Грейвс мимоходом кивнул ему и, оглушительно хлопнув дверью, приблизился к столу Уилсона.
— Что здесь происходит? — требовательно спросил он.
В первое мгновение казалось, что одного повелительного тона Грейвса достаточно, чтобы сломить сопротивление Уилсона, однако шериф быстро сообразил, где они находятся. Он даже не поднялся. Выпятив своенравно подбородок, он сверкнул на Грейвса глазами и позволил себе внушительную паузу, прежде чем заговорить:
— Доброе утро, доктор Грейвс. Чтобы ответить вам: у меня есть некоторые вопросы к профессору Ван Андту, и я думаю, что вас не касается…
— О! Вы думаете? — перебил его Грейвс, источая яд. — Что ж, тогда я скажу вам, что я думаю, шериф! — Он повел рукой в сторону Могенса, ни на секунду не выпуская Уилсона из поля зрения. — Меня очень даже касается, что вы допрашиваете одного из моих сотрудников, шериф!
— Никто не говорит о допросе, — возразил Уилсон. Он пытался придать своему голосу самоуверенности, но слова его прозвучали жалко. — У меня всего лишь пара вопросов к профессору Ван Андту.