— Этот знак, к примеру, может быть символом, означающим «господин» или «царь». Тот, возле него, можно бы перевести как «урожай», но и как «заболевание, протекающее с поносом», что, кстати сказать, было довольно распространенным явлением в Древнем Египте. Вот этот может значить «вода», а также «дорога» или «жизнь». И все же смысла в этом нет. Возможно, это стих, возможно, предупреждение, а может, и вообще названия улиц, если речь идет о карте.
— А может, тебе просто не хватает времени, — неожиданно согласился Грейвс, проявляя понимание. — Или размера текста, чтобы сравнить с тем, что хранится в твоей памяти. Тебя утешит, если я скажу, что мы с Томом добились большего успеха. Теперь я точно знаю, что это карта, — он внезапно рассмеялся. — И я знаю, куда нам идти.
Они покинули помещение той же дорогой, что и пришли сюда, потом свернули налево и протопали вдоль странной органической стены с добрую дюжину шагов, прежде чем в ней внезапно появилась узкая расселина. Грейвс без колебания исчез в ней, в прямом и переносном смысле: его поглотила тьма, будто он перешагнул невидимый барьер. А когда Могенс, собравшись с духом, шагнул за ним, его ждал еще один неприятный сюрприз: щель, к которой он тыкался, как слепой котенок, оказалась не только абсолютно непроглядной, но и дохнула адским холодом. Он прошел всего лишь несколько шагов, прежде чем выступить по другую сторону, но кожа его горела огнем, а одежда мигом обледенела и хрустела при малейшем движении. Он понадеялся, что у мисс Пройслер и Тома, следовавших позади, хватило ума задержать дыхание, чтобы не выжечь холодом легкие.
Как выяснилось, Грейвс оказался прав. Если до сих пор они блуждали по подземному ландшафту, который был воплощенным в реальность кошмаром, то теперь под ними действительно лежал город, план которого Грейвс недавно изучал на карте. При одном взгляде на него Могенс застыл в благоговении.
Пусть это было первое впечатление, но Могенсу показалось, что он сделал шаг в тысячелетнее прошлое. И шаг к своей величайшей мечте.
Под ними простирались древние Фивы, Карнак времен своего расцвета, Ахетатон, как его задумывал, но не довел до совершенства создатель — все в одном, и еще больше: город такой красоты и величавости, какой никогда не мог быть погребен под песками Египта. Тут были храмы и роскошные аллеи с бесконечной чередой статуй, украшенные богатой резьбой жилые и церемониальные постройки, а в центре этого огромного, раскинувшегося во все стороны на милю городе, царствовала гигантская, правильных пропорций пирамида со сверкающей золотом вершиной. Это был вид, который захватывал дух, заставлял замирать сердце и наполнял его опьяняющим, неведомым доселе счастьем.
И вместе с тем вид его был ужасен.
Прошло всего несколько секунд, и буря эйфории, разыгравшаяся в душе Могенса, так же яростно сменила направление. Жадно, почти отчаянно он впитывал каждую отдельную картину и от восхищения не мог оторвать взгляда от очередного чуда, как изголодавшийся, который нежданно-негаданно очутился за пиршественным царским столом и в первый момент, радостно смеясь и сумасшедше визжа от восторга, хватает лакомство за лакомством, не в силах утолить голод. Только вот некоторые из этих блюд отравлены. Могенс не сказал бы, что за тень легла на всю эту роскошь, что-то вроде запаха тления, который напрасно пытаться заглушить дорогими благовониями. Тут возникал силуэт, которого не могло быть в природе, там изгибалась линия, которая, по человеческим понятиям, не могла так закручиваться, здесь вился орнамент, схожий с кровожадно протянутой лапой, наделенной жуткими когтями. Сама реальность там, внизу, казалось, распадалась и крошилась, как немыслимая старая картина, из-под нарядных красок которой постепенно проступает другая, мрачная и невообразимо древняя, написанная красками безумия.
Могенс отметил краем глаза, что Том, а за ним и мисс Пройслер появились рядом. Том не проронил ни слова, только застыл, как соляной столб, а мисс Пройслер издала неопределенный звук, который Могенс не взялся бы идентифицировать, и зажала рот рукой.
— И ты уверен, что хочешь спуститься туда, Джонатан? — наконец вымолвил он.
— Уверен ли? — Грейвс пронзительно захохотал. — Ты рехнулся, Могенс? Да никакая на свете сила не остановит меня!
«Может быть, никакая сила на этом свете», — подумал Могенс, но вслух ничего не сказал, да и к чему? Одного взгляда на Грейвса достаточно, чтобы понять бессмысленность всех слов.