Но она молчала и продолжала махать граблями. Словно не слышала Петьку, а думала о своем. Думала она о том, что теперь всякий новый человек в их деревнях неминуемо узнает про нее "все" и еще впридачу ко всему кое-что. Бабы у них придумливые, с фантазиями.
А Карабин все больше злился. И все-то она перед ним заносится. Даже по первости, когда он к ней со всем уважением, по-человечески, она на него прямо не глядела, вниманием не удостаивала, танцевать в круг не вышла. Как будто от кавалеров отбою нет, а сама-то дохлая какая, одни кости, вдруг заметил Петька. Ему так захотелось не просто обругать ее, а побольнее уязвить, как гвоздь вбить.
- Ну чего молчишь, Нюрка? Со студентами небось умные разговоры разговаривала, а я, простота, не гожусь для бесед? Нечем тебе гордиться, краля, тебя такую даже Васька, деревенщина, не возьмет за себя, такую использованную, такую...
Карабин так рассвирепел, что уже не слышал, что несет. На людях и при девках его приучили чуть придерживать язык. Но теперь нечего было сдерживаться...
На Анюту словно булыжники посыпались. Она вся сжалась и голову втянула в плечи.
- Ага, проняло наконец, - злорадствовал Петька.
Сначала он не понял, зачем она понеслась к кустам. Бросила наспех грабли и бежать. Э нет, так просто ты не избавишься от Петьки Карабина.
Он встал у нее на пути, раскинув руки, а когда она увернулась, схватил за рукав. С каким отвращением Анюта вырвала свою руку! Эта деревенская девка брезгует им, вспыхнуло в темном сознании Петьки.
Он и считать перестал, сколько раз над ним смеялись в глаза, называли валенком деревенским, последним человеком считали. А он не хуже других, просто ему не повезло в жизни. И каждый раз он должен был укорачивать себя и делать вид, что ничего не замечает. Прикидывался дурачком и похохатывал.
Зато теперь он отомстит. За все свои унижения и обиды. Размахнувшись, он наотмашь ударил ее по лицу.
Батька его часто бил мать. Петька не мог понять, почему с такой злобой он ее лупцевал и ногами топтал, отнять не могли мамку. Потом понял: батя свою злобу домой приносил, и не на ком было спустить пары, кроме как на жене.
И Петьке случалось поколачивать одну свою сожительницу. Но та давала сдачи и кричала как резаная. А эта - ни звука, только ладонями обхватила голову. И в этом Карабину почудились упрямство и скрытый вызов. Она молчала, а он все больше сатанел. Такую стерву хоть до смерти забьешь, а не одолеешь.
Он рванул у нее на груди платье, старенькая, ветхая ткань разъехалась сама собой, даже не треснув...
Ранним утром, в четвертом часу, дубровская школа мирно подремывала в зарослях акации и сирени, распахнув все окна и двери. За сараем на толстом березовом чурбаке сидела Настя, оцепенело глядя куда-то вдаль, за Прилепы. Прошел час, другой, она не тронулась с места, как будто и сон ее не брал. Настя терпеливо ждала.
В шесть начали потихоньку подниматься строители. Первым вышел на двор бригадир, долго плескался и фыркал у крыльца, пробежали два паренька с ведром и кружкой. Настя зорко наблюдала за ними из кустов и не показывалась. Наконец выполз и Карабин, с трудом продирая на свет Божий глаза, долго тер ладонями опухшее, мятое лицо.
Первым заметил неладное бригадир. Он усердно скреб ржавой бритвой непокорную щетину, и вдруг в зеркальце, подвешенном на веревочке к дереву, появилась незнакомая тетка с увесистой дубиной. Она осторожно кралась. Куда? Бригадир проворно обернулся через плечо, но не успел окликнуть Петьку. Не успели и два паренька. Один так и застыл с протянутыми руками, а другой с полной кружкой.
Первый удар застал Карабина врасплох и был самым сокрушительным. Он только нагнулся к ведру с водой - и так и ткнулся головой в это ведро. От второго удара он попытался увернуться и побежал к школе зигзагами, как заяц. Но Настя быстро настигла и еще раз обрушила дубину на его плечи и спину.
- Эй, тетка, полегче, ты ж его убьешь! - забеспокоился бригадир.
Он по опыту знал, что просто так людей не бьют, и осторожно спросил Настю, когда Карабин исчез в дверях:
- За что это ты его так?
- Эта мразина знает за что.
Все еще полыхающая Настя поправила сбившийся платок и заспешила на ферму - доить своих и Сашкиных коров. Кума с Федотычем ночью повезли Анюту в больницу. Злая ярость помаленьку улеглась, и она была рада, что не убила гада. Правильно дядька ей кричал, ведь могла и убить. Бог спас. Теперь она думала только об Анютке, и сердце ее стонало от боли и жалости. Бедный мой дитенок, страдалица ты безвинная, рыдала Настя в голос.
Поздно вечером Настя доила корову, когда в дверном проеме как тень встала кума. В сумерках Настя не видела ее лица, но сразу поняла: что-то нехорошее случилось.
- Я сейчас, Сашка, только молоко отнесу, - встревожилась она.
Бросила в сенцах ведро, молоко не процедила и поспешила за кумой. По дороге Сашка ей тихо рассказала: только что огородами вернулась с луга Анюта, вся истерзанная, платье исполосовано, лицо и руки в синяках.
- Ой, лихо мое! - вскричала Настя и крепко зажмурила глаза, чтобы не слышать, не видеть, не чуять. - Я его убью, прости Господи, сегодня же порешу, гада.
И это были не пустые угрозы, не сгоряча сорвавшиеся слова. Когда она увидела Анюту, свернувшуюся клубочком на топчане, поняла: не сможет ни спать, ни есть, ни пить, пока не отомстит душегубу.
Настя обняла ее, крепко прижала к себе и чувствовала, как под ее ладонью дрожит в лихорадочном ознобе худенькое плечо. Хотели с кумой напоить Анюту таблетками, что доктор давал, пускай бы заснула, забылась. Но не смогли разжать ей зубы. Что делать? Решили снова везти в больницу.
Настя долго шла рядом с подводой, увозившей Анюту на станцию. Чего греха таить, она думала, что видит свою крестницу в последний раз живою. Поэтому и не могла отстать до самой Козловки. А проводив их, направилась прямиком к школе... Было еще рано, но Настя знала, что не сможет сейчас ни прилечь, ни задремать до утра.
После того как свершилось правосудие и Настя вернулась на ферму, вокруг школы долго не стихала суматоха. Бригадир тут же побежал поглядеть, цел ли Петька, уж очень она его от души приложила. А два очевидца рассказывали сбежавшимся строителям: