Ещё когда в приюте был, хотел с Быковым закорефаниться. Типок оказался слишком агрессивным, постоянно дëргался. Сейчас он конечно успокоился, но желание пропало. Вот есть у меня первый отряд, значит есть, и никого мне больше не надо. Они мне не друзья, так приятели. По душам с ними болтать или рыдать в плечо, я не собираюсь.
Когда началась эпидемия, хотя я уверен, что это было намеренное заражение. Ну не может вот так просто, целый мир рухнуть. В правительстве ведь не идиоты сидят, наверняка бы что-то предприняли. А так, ну не смешно ли? Когда всë началось, я даже был рад, не люблю я людей. Ни каких-то определенных, а вообще всех как вид. Никто мне ещë из них добра просто так не сделал, не для выгоды, а действительно для меня. Зима позвал меня в отряд, разве для моего же блага? Конечно нет. Я просто действительно в состоянии оторвать голову кому-нибудь, живому или мёртвому. Зимин ведь считает себя королëм, а королю нужна верная свита. Я никуда от него не денусь. Вряд ли кто-то сейчас предложит условия получше.
А если на задание чего случится, то вряд ли хоть кто-то из них потащит меня на своëм горбу. Разве что Напалм, может быть даже поможет. Но не ради меня, а ради своих принципов.
Наверное странно так рассуждать, я ведь и сам не намерен хоть кого-то спасать. Я не герой и не злодей, обычная массовка, для вида, для устрашения. Зима это понимает. Вот чего у него не отнять, так это то, что он в людях разбирается. Вот он сказал, Хилый будет хорошо стрелять, дак Хилый и вправду хорош.
После неудачного вылета второго отряда, Быков в лазарете. Как я понял, случилась у них там перестрелка с выжившими. Да и не с простыми, то ли знакомые, то ли друзья Бондаренко.
Зимин не мог упустить такую возможность, поэтому поговорил с полковником насчет соревнования между отрядами. Ему безумно хотелось, втоптать каждого из них в грязь.
Уж слишком сильно его бесило, то что второй отряд, вообще существует.
Скорее всего он надеется на то, чтобы их распустили.
Я знаю, чего он добивается, хочет чтобы нас признали незаменимыми.
Меня не то чтобы это сильно колышет, но толку-то? Распустят этот, наберут новый. Да и мы не всегда будем в нужной кондиции.
Напалм был прав, мы всего лишь оружие, и рано или поздно, оружие приходит в негодность.
В день импровизированного состязания, даже расстроился, что Быкова не будет.
В тренировочном зале меня сначала поставили в спарринг с Барыгой.
Рыжий терпеть не мог этого типа, какие-то мутки с наркотой или около того. Я не интересовался.
– Выеби его. – сквозь зубы процедил Рыжий и хлопнул меня по спине.
Я пожал плечами.
Встали на маты. Барыга ещё посмотрел на меня так уверенно, я улыбнулся. Буквально через мгновение, он побледнел и рухнул в обморок. Мои парни заржали, я сжал челюсти, чтобы не рассмеяться.
Но когда Родной поменял бойца, я сначала удивился, а после даже облизнулся, от нетерпения.
Передо мной стоял профессиональный боксëр, да баба, но ведь она профи.
Можно было конечно, как обычно забить болт, но я не люблю проигрывать.
Я продержался около десяти минут.
В еë глазах, я видел такую ненависть, которая даже Зиме не снилась.
Брови нахмурены, хищная улыбка, обнажённые клыки. Глядит исподлобья, зрачки расширены, почти радужки не видно. Я всего на мгновение замер, пытаясь успокоить нарастающую тревогу. Ком подкатился к горлу. Сердце, раненой птицей, забилось в груди. У этой пигалицы были глаза убийцы, глаза моего отца.
Вены на её руках и шее вздулись. Её удары были быстрыми и тяжёлыми, откуда только силы взялось столько. И только я подумал о том, что она убьёт меня, сознание сжалилось надо мной и погасло.
Очнулся я уже на кушетке в лазарете.
На соседней койке лежал Быков и с интересом рассматривал меня.
– Чего уставился? – спросил я, смешно шепелявя, и морщась от боли, сквозь зубы. Разжать их почему-то не получалось.
Ебальник она мне разбила капитально. Потрогал челюсть, сломана. А также кажется двух крайних зубов с левой стороны, я тоже лишился. Да и лицо было сильно опухшим и побаливало. Но с челюстью, это не сравнится.
– Кто тебя так? – спросил он, и зачем то показал на моë лицо, своим пальцем.
Как будто бы я и сам не сообразил, о чëм он говорит.
– Мо... – я вдруг осëкся и наверняка залился краской. Не могу сказать, что это она. – Вояки.
– За что? – он даже рот открыл от удивления.
– Чтобы пиздел поменьше.
– Ну тогда Костику точно конец. – он басисто заржал.
Я тоже не стал сдерживаться, от чего челюсть отдала резкой, мучительной болью.