Когда Ярый обошёл Хилого в скорости сборки автомата, тот заметно расстроился. Да так, что когда я подошëл, он чуть ли не плача, начал бормотать извинения.
– Эй, успокойся. – я хлопнул его по плечу, он дëрнулся от испуга. – Я ведь знаю, что ты тут самый меткий стрелок.
– Я не подведу тебя, Зима. – уверенно заявил мне Хилый, а я чуть сильнее сжал его плечо.
– Ну конечно не подведёшь.
Видеть, как в его глазах зарождается ужас, доставляло мне особое удовольствие.
Когда Барыга вышел на ринг после меня и Чужого, Люба зашептал мне на ухо.
– Этот наркот ещё и драться собрался? Да он морфий из лазарета пиздит.
– Уверен?
– На все сто.
Это могло помочь мне в будущем, и я взял на заметку.
Барыга упал в обморок ещё до того, как Косолапый хотя бы прикоснулся к нему.
– Замена! – закричал вдруг полуживой Чужой, перестарался я чуток. – Молния вперëд! – продолжил тот и мои губы скривились в ухмылке.
– Перчатки снять! – приказал тренер.
Я внимательно следил за еë руками, когда та сняла перчатки, я увидел рваные раны на костяшках.
– Видел? – спросил Люба, я кивнул.
Натянул самую наглую ухмылку и подошëл к Чужому.
– Я смотрю, вы еë на бои водите? – Чужой вздрогнул и посмотрел мне прямо в глаза. – И кто жертва? Случайно ни птичка певчая в лазарете?
Он заметно напрягся, а через мгновение дëрнул себя за рукав, да так, что швы куртки разорвались на его плече. Я давно заметил эту привычку, когда он нервничает, он от чего-то дëргает себя за рукава.
– Тебе может помощь нормального главы нужна? – я специально лез ему под кожу.
– Ну, если у тебя есть навыки шитья. – расслабленно бросил он, хотя и заметно нервничая.
Я неосознанно дëрнулся в его сторону, но быстро совладав с собой, зашагал, как ни в чем не бывало к своим.
Перед выступлением Любы, я попросил.
– Поддайся.
– Зачем? – не понял он.
– Пусть думают, что хоть на что-то способны.
– Да вы милосердны, Зимин.
Уже после, нагнав из в коридоре я предложил Бондаренко вступить в первый отряд. Она была мне интересна, по ней сразу видно, боец. Понял я это давно. Ещё тогда, когда она прижала пистолет к моему лбу, защищая своих.
Её слова, до сих пор разносятся эхом в моей голове.
– За выживание? – спросил я.
– За жизнь. – ответила она.
Я протянул руку, проявляя уважение, она пожала её.
Я решил заскочить к Соловью, поболтать по-дружески, разъяснить некоторые моменты. На эту мысль меня навели ни только её раны на руках, но и бой с Косолапым. Бондаренко почти в лёгкую уделала двухметрового амбала. Рычала словно животное, не слыша нас, и ни собираясь останавливаться. И дело уже было не только в том, чтобы побесить Чужого. Нет, она становится слишком опасной, если людей начала калечить.
Ночью, когда старуха медичка уже крепко спала, я спокойно прошëл в лазарет. На соседних койках спали Косолапый с Быком. Прошёл чуть дальше, в самом конце была ширма, за ней скрывалась дверь. Всё это я узнал от Любомира. Было ясно, Соловьёва намеренно прятали. Опасаясь, что кто-то придёт его добить.
Я бесшумно закрыл за собой дверь и присел на краешек его койки. Выглядел он и вправду плохо. Лицо просто в мясо, обширные гематомы и наверняка множественные переломы. Я даже засмотрелся. Его явно хотели избить до смерти. Уверен, что ни Косолапый, ни я сам, на такое не способны.
Он неожиданно распахнул глаза, я зажал его рот рукой.
– Чирикать начнëшь, закончу то, что не закончила она. – тихо произнëс я. – Договорились?
Он часто закивал.
– К девчонкам приставать любишь? – тыкнул пальцем в небо я. Ну а что? Попытка не пытка.
Тот вдруг сжался в комок и весь сморщился.
– Прости, прости Зима. – застонал он. – Только не убивай, прошу... – он потихоньку начал сползать с кровати, а я встал, пятясь к двери.
Соловей подполз ко мне на коленях и зарыдал.
– Я ж сам ребёнком был, я не хотел, я не понимал. – всхлипывал он. – Только не убивай, умоляю, что хочешь сделаю.
– Ты чë несëшь? – ошарашенно выдавил я. Раздумывая о том, что он скорее всего головой повредился.
– Она была в кладовке. Я не знал, что она умерла, я уходил, она...
Договорить я ему не дал и пнул в лицо.
Картина, что до сих пор снится мне в кошмарах, вновь застыла перед глазами.
Холодное, истерзанное тельце, лежало на рваном тряпье, что недавно было еë одеждой. Полосатый свитер и розовые штанишки были вымазаны кровью. Тонкие, белые ножки раскинуты в стороны. Белокурая головка запрокинута назад, на шее почерневшие следы пальцев. Серые глаза широко распахнуты от боли и ужаса. Слова, что выжжены на сердце.