Я смахнул выступившие слëзы, и пошëл дальше.
Одного из ребят, на этот раз девчушку лет пятнадцати, вывели из кабинета.
– Куда еë? – спросил я у вояки.
– Она заражённая. – ответил он, глядя в пол.
– Еë убьют? – шёпотом спросил я, дабы не сеять панику среди ребят.
– Она уже мертва.
Я попытался сглотнуть ком в горле, которого не было.
На других не было укусов. Я мысленно поблагодарил Бога, в которого не верил.
Уже поздним вечером, Лариса Михайловна ушла, забрав с собой пробирки с кровью.
Я до боли грыз ногти, решая, что делать с Пашкой.
Самое ужасное, что решение пришло ко мне само.
Я сидел за столом Ларисы Михайловны, не смея заснуть.
Около двух часов ночи, мальчик поднялся с постели и маленькими шагами побрëл к соседней койке.
Я встал, взял со стола пистолет и снял его с предохранителя.
– Пашка, ты в туалет хочешь? – мой голос дрожал.
Мальчик повернулся на звук.
Ребëнок с мëртвыми глазами, в упор смотрел на меня, клацая ещë молочными зубами. Вдруг он дëрнулся в мою сторону.
Он был всего в полуметре от меня, когда я нажал на спусковой крючок, выстрел заглушил мой крик.
Я громко всхлипнул и покачнулся, чьи-то руки порывисто прижали к себе.
В свои двадцать шесть лет, я рыдал словно девчонка на плече молодого парнишки, на которого чуть не напал Пашка.
Тот хлопал меня по спине и что-то шептал.
– Спасибо тебе, до гроба обязан буду, брат. – сказал он и отпустил меня.
Я утëр нос рукавом белого халата и взглянул на ребят. Кто-то подскочил со своих коек, кто-то испуганно смотрел. Одно было ясно, проснулись все.
Через мгновение после этого, забежал парень с автоматом в руках.
– Кто стрелял?!
– Я! – еле удержался, чтобы не поднести руку к пустой голове. – Мальчик, обратился.
– В кого?
– Блядь, в Румпельштильцхена! – зло прошипел тощий, мелкий парнишка. – Сам то как думаешь, даун?
– Костя, рот закрой. – послышался чей-то шепот.
– Это унести надо. – брезгливо поморщился солдат, кивнув на тело мальчика.
Я подошëл и взял его на руки.
– Куда?
– Пошли. – кивнул вояка, ещë больше скривившись, будто я не тело маленького мальчика несу, а мешок с мусором.
Мы, на грузовом лифте поднялись наружу.
Ледяной, декабрьский ветер сбивал меня с ног.
– В яму бросай! Завтра сожжём! – орал мне в ухо вояка.
– Похоронить нужно! – опешил я.
– Ты сейчас сам туда ляжешь! – дуло его автомата, смотрело мне в лицо.
– Прости меня, Пашка. – прошептал я и скинул тело мальчика к остальным, заснеженным телам.
Мне вдруг вспомнилось, как я копал чуть мёрзлую землю за нашим домом. Всё случилось так внезапно. Я приехал домой за день до дня рождения Лизоньки. Моей дочке исполнился только годик. Катя, моя чудесная жена, к моему приезду, научила говорить её слово папа. Я держал на руках мою заиньку и плакал, а она всё говорила, папа, папа, как заводная. Я был самым счастливым человеком на свете и благодарил Бога, за всё, что имею. Буквально через два дня, я всё это потерял. Проснулся утром от запаха глазуньи, поцеловал Катю, что хлопотала на кухне. Умыл, накормил, и посадил в манеж Лизоньку. Катя поцеловала меня в шею и выпорхнула из кухни. Спустя минут пятнадцать я заподозрил неладное.
– Катюша, ты чего там? – руки сами собой взялись за кухонный нож, армейская привычка, никогда не оставаться без оружия. – Катюш. – я медленно встал из-за стола, направляясь в спальню.
Лизонька ни с того ни сего заплакала. Я на секунду отвлёкся, повернув голову в сторону манежа. Тогда, на меня набросилась моя жена. Безумные глаза, изо рта капает слюна. Она вцепилась мне в лицо ногтями, даже не почувствовав нож, что по самую рукоять, вошёл в её грудь. Я провернул лезвие внутри её грудной клетки, вынув его. Она никак не отреагировала на это. Сознание услужливо подсказало.
Она больше не человек.
Дальше всё закрутилось в безумном вихре. И вот я уже сижу на полу весь в крови, рядом с телом моей жены, а в манеже рыдает моя маленькая дочка. Я вышел во двор и выкопал первую могилу. Только потом сообразил набрать армейским знакомым. Я осознавал, что сделал, и укрываться от правосудия не намерен. Знакомый капитан невнятно рассказывал про повсеместную истерию. Он же дал прямую наводку на полковника Зимина Станислава Сергеевича. Ведь сейчас я находился в его районе. Я позвонил, объяснил ситуацию, сказали ждать, за мной приедут. Что же теперь будет с Лизой? Наверное отдадут на воспитание Жанне Львовне, моей тёще. Я вернулся в дом и тут же замер от ужаса. Маленькая девочка, стоявшая в манеже, больше не была моей дочерью. И вот, я уже капаю вторую могилу, но поменьше первой. К дому подъезжает урал.