Аркан ни в коем случае не походил на конферансье, а походил на члена палаты лордов Британского парламента. И по манере поведения тоже. Его сдержанность в выражении чувств сначала удивляла, затем некоторых даже обижала, но затем продолжавшие с ним знакомство, приятельство и даже дружбу потихоньку привыкали. Я редко видел его улыбающимся и почти никогда – смеющимся. После рассказанного кем-то безусловно смешного анекдота или истории Аркан вяло произносил, точнее выцеживал из неподвижного рта одно лишь слово: «Смешно!» Дождаться от него хохота было бы равносильно надежде на оживлённую беседу с египетским сфинксом. Впрочем, некоторые анекдоты он придумывал сам и рассказывал их, не особо рассчитывая на реакцию, ибо сам в это время всё-таки не гомерически, но – смеялся. Скорее, глуховато хихикал.
Может быть, он с кем-то когда-нибудь и ругался, однако я не могу даже представить себе такого. Никогда не слышал, чтобы Аркан просто повысил голос в разговоре. Всегда уравновешенный, невозмутимый. Ему, врачу, другие врачи настоятельно рекомендовали не курить. Ему, курившему десятки лет, стало любопытно – сможет ли бросить. Просто любопытно, а вовсе не потому, что обеспокоился о здоровье. Не курил месяц. Преодолел ли тягу, ломку заядлого курильщика, трудно ли было – он об это никогда не говорил, не делал своё расставание с сигаретой чем-то исключительным, каким-то событием, о котором почти все бросившие курильщики говорят беспрестанно, как о некоем мировом подвиге. Нет! Аркан сказал мне месяца через два, когда я вдруг вновь увидел его с сигаретой. В ответ на моё почти возмущённое удивление, мол, ты что наделал? Ты же бросил!! Почему опять закурил? Характера не хватило? А он мне спокойно так: «Понимаешь, я завязал, не курил ровно месяц. Понял, что могу, без особых страданий. Понял, что смогу бросить в любой момент, когда захочу. Успокоился на эту тему и снова закурил». Проверил – и достаточно!
Скорее всего, эта фотография с моего дня рождения, отмечавшегося в бард-кафе «Гнездо глухаря» в форме концерта и с участием Аркадия
И эта фотография оттуда же. Там с Аркадием и мной сидит любимый нами Валентин Гафт
Курение или что-то ещё привело к онкологии – не знаю. Да, по-моему, об этой клятой, разбушевавшейся онкологии у Аркана вообще никто не знал, до последнего момента. Я случайно узнал в одном санатории, в который прибыл на лечение, а он буквально вчера оттуда уехал. А был тут на очередной процедуре химиотерапии. Потом эти процедуры продолжались уже в Москве. Видно, скрываться в том санатории, потом там же восстанавливаться у него уже не было сил: всё-таки далековато ездить. И никто ничего не знал. Он продолжал выступать, участвовать в моих концертах (ко дню рождения Л. Филатова и других), выпивал, общался, смеялся. Исполнял то, что я у него всё время просил. Потому что восхищался и задумкой, и реализацией. Он перевёл мировую литературную классику в попсу, Левон Оганезов снабдил это такой же специальной музыкой, и Аркан запел. Ну, разумеется, номер был рассчитан всё-таки на мало-мальски образованную публику, которая кое-что в жизни всё-таки читала. Получался своеобразный песенный комикс, краткое попсовое изложение мировой классики. И когда я впервые услышал от него песни «Идиот», «Анна Каренина», «Фауст» и другие, исполняемые к тому же с предельной серьёзностью, – хохотал буквально до слёз, что бывает со мной чрезвычайно редко.
До самого конца он продолжал оставаться тем же Арканом, которого все знали, – без намёка на драму, на финал, на конец жизни. И выпустил крохотную карманную книжечку, маленький, но толстенький такой томик под говорящим названием: «По дороге туда». Без всяких слёз и тоски по поводу уходящей жизни, без типичной для творческих людей меланхолии – нет! – один смех. Джаз в прозе и стихотворных опытах. «Джим-сейшн» с самим собой. Один из самых преданных поклонников джаза, Аркан – осознанно или нет – и в этой, финальной фазе своей жизни выглядел и вёл себя нетипично. Ассоциации тут прямы и однозначны: весёлые похороны в Нью-Орлеане, когда виртуозы джаза за гробом шарашат такие диксиленды, что покойнику впору незамедлительно встать и принять участие в этом похоронном концерте, подчиняясь заводному ритму чёрных музыкантов. Молчать всем! Запрещаю плакать и говорить языком некрологов! В крайнем случае – спокойно, интеллигентно. Редкое и ни в коем случае не бросающееся в глаза мужество и аристократизм.