— Джерри…
— Он с Иудой. Помнишь Иуду? Привязался к мальчонке. А я до сих пор не могу его простить. Ты отобрала у меня сына, Мейа. Но я знаю как наказать вас обоих. С этой целью и ведется этот разговор, а вон та камера записывает наше милое рандеву. — Мой подбородок обхватывает грубая рука, дергая вверх, заставляя посмотреть в левый уголок, где к потолку присоединена камера. — И если ты будешь упрямиться, это милое кино увидит не только Иуда и Аман, но и твой брат. Ясно?
Определенно. Ублюдок приготовил для меня настоящий адский Диснейленд, судя по его предвкушающему тону.
— Он убьет тебя. — Шепчу я, чувствуя боль в губе.
Но вместо того, чтобы хоть немного смутиться, Захария заходится от смеха.
— Ты сама-то хотя веришь в это? — Он вновь поднимает мою голову за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Я знаю его, Мейа, изучил как свои пять пальцев. Я уже сражался с ним и знаю его манеру. Кроме прочего, я уже не тот, что был прежде. И дело даже не в крови, которую дал мне твой трахальщик. — Он помолчал с минуту, словно рассуждая, посвящать ли меня в свои секреты дальше. — Ты думаешь, что я единственный, кто не желает видеть тебя рядом с ним? О нет, Мейа, ваш мезальянс — заноза в заднице всей Ганзы, но особенно семейки Лейфт. Знаешь таких? — Имела честь лицезреть представителя оного рода. И кто бы спорил, Адель желает моей смерти ничуть не меньше Захарии. — Они хорошо мне заплатили за то, что я устраню эту надоедливую, маленькую проблему. — Меня то бишь. — А если учесть, что деньги меня не интересуют… Я взялся за дело с превеликим удовольствием! — Он вновь захохотал. — Ох, Мейа, я никогда еще не чувствовал себя так…
Лицезреть его триумф — начальный этап моего наказания. А мне уже хочется сдохнуть.
— Потому, будем рассуждать логически, мне стоит тебя поблагодарить. Не будь твоя суть такой продажной, я бы никогда и не поднялся из проклятого кресла, никогда не отомстил за себя, никогда не почувствовал снова тепло и нежность женского тела. — Его рука недвусмысленно касается моего лица, и я напрягаюсь. — Я не заберу твою жизнь, хотя твое предательство — непростительный грех. Я милосерден, Мейа. Тебе нужно только поклясться мне в верности. Сказать, что сделаешь все, что я захочу, потому что благодарна мне. Я не стал убивать твоего брата, хотя у меня были все права отправить его следом за папочкой. Но у парня неплохой потенциал и кровь человека, что немаловажно.
— Ты сказал, что отпустишь его. — Повторяю я, превозмогая отвращение. — Ты поклялся.
— Хочешь, чтобы я отпустил его? — Его голос становиться омерзительно вкрадчивым. — Будь покорной, Мейа, и мы поступим так, как ты хочешь, идет?
Я боюсь строить предположения касательно его последних слов. Но когда его рука вновь касается моего лица, скользнув вниз, к груди, у меня просто не остается сомнений.
— Тебе лучше убить меня. — Шиплю я. — Гребаный извращенец.
К горлу подкатывает тошнота. Его даже не останавливает наше дальнее, но все-таки родство.
— Когда это ты стала такой разборчивой? — Усмехается Захария, больно обхватывая мою шею пальцами. — Понимаю, ты хочешь, чтобы на моем месте был Аман. Но здесь всего лишь я.
Отпустив меня, мужчина проходит к металлическому столу, на котором находятся пистолет, бутылка с водой, ключи и ножницы. Последние Захария берет в руки, проверяя остроту лезвий большим пальцем.
— Я сегодня необычайно добр, девочка моя. Я разрешаю тебе звать его в процессе. И желательно, чтобы ты смотрела прямо в камеру при этом.
Мой взгляд, в котором бушует нарастающая паника, метнулся к камере. Извращенный ум старика продумал даже такую деталь. Напоминание о неотвратимом унижении и позоре, которое он отправит Аману, перевязав предварительно красной ленточкой? Которым будет меня шантажировать до скончания моей жалкой жизни?
— Ох, Мейа, Мейа! — Восклицает Захария, поворачивает ко мне лицом. Походкой зверя, он приближается, щелкая ножницами. — Теперь я его понимаю. Когда ты так смотришь, тебя нестерпимо хочется трахнуть. Тебя ведь заводит это, признайся. Нравится экзотика? Раз уж ты выбрала эту клыкастую тварь, так оно и есть. Я буду почти таким же нежным.
— Не… не трогай меня… — Я вжимаюсь в стену, пытаясь уклониться от его рук, тут же получая пощечину.
— Ты погляди. — Захария присвистывает, разрезая мою блузку быстрым движением руки. Холодный металл ножниц прикасается к оставшимся следам от укусов и жестоких поцелуев. — Теперь я просто уверен, что тебе понравится то, что я приготовил для тебя.
— Не делай этого. Одумайся. Не надо. Зачем… — Сбивчиво шепчу я, следя за тем, как он разрезает брюки и нижнее белье, после чего откидывает в сторону лохмотья и ножницы, скрещивая руки на груди. А я, хрипя от унижения и ненависти, сжимаюсь, пытаясь скрыть свою наготу. — Лучше убей меня. Просто убей меня.
— Раз ты так просишь. — Я кричу, когда сильная рука хватает меня за волосы дергая наверх. — Я так и сделаю, сразу после того как хорошенько тебя отымею. И, чтобы ты знала, я повторю это и после твоей смерти. Хочу попробовать тебя покорную и согласную на все.
Бог знает, откуда у меня взялись силы после этих его слов; я стала вырываться и брыкаться, как сто чертей. Хотя и знала, что мое бессмысленное сопротивление лишь повеселит его, а мне доставит еще больше боли. Захария стал нечеловечески силен.
— Зови его. — Требует законник, пришпилив меня к стене одной рукой, а другой пытаясь справиться с моими судорожно сведенными бедрами. — Кричи, умоляй его прийти и вновь тебя спасти. Черт возьми, да от одного этого уже можно кончить.
Сильно зажмурившись, я с ненавистью понимаю — он победит и в этот раз. Я не смогу сопротивляться дольше, я уже на пределе своих сил. Меня утешает лишь мысль о том, что Джерри в безопасности. Я знаю Иуду, он никогда не допустит, чтобы ребенку причинили вред, потому что в каждом несчастном мальчике видит себя, брошенного, одинокого, покалеченного жизнью.
— Зови его, ну же.
Звать его? О нет, не в этот раз. Этого удовольствия я тебе не доставлю.
— Дьявол, Мейа, ты хоть можешь себе представить выражение его лица, когда он увидит, как мы с тобой тут развлекаемся?
Сколько ненависти и яда в его голосе. Захария просто одержим местью…
Распахнув глаза, словно внезапно что-то для себя уяснив, я нахожу взглядом лицо мужчины.
— Ты завидуешь ему. — Хриплю я, заставляя законника замереть. Да, это именно та самая точка, на которую нужно давить. До тех пор, пока он решит, что его сексуальная озабоченность не важнее моего немедленного убийства. — Ох, ты глянь… так вот в чем дело.
— Что ты сказала, крошечка? — Шепчет Захария, заглядывая в мои глаза. В них только гнев, никакой похоти. То что надо.
— Я сказала, что ты, жалкий неудачник, завидуешь ему. — Поразительно, что у меня еще остались силы говорить, особенно так уверенно и ехидно. Но с каждым словом мой голос звучит все сильнее. — Теперь понятно. Ты хочешь подняться на его уровень. Обратить на себя его внимание. Вот смех-то…
Мою голова откидывается от удара. Останавливает ли меня это? Едва ли.
— Прыгаешь перед ним, как цирковая обезьяна. — Я выплевываю кровь, продолжая быстро бормотать: — Твои жалкие попытки его задеть, вызывают у Амана лишь смех. Ты правда хотел убить его в тот раз? А он даже добивать тебя не стал, потому что ты для него — пустое место. Таракан… — Новая пощечина взрывается истерическим хохотом. Я буквально чувствовала, как схожу с ума. — Представляю, как ты обрадовался, получив от него кровь. Думал, что он наконец-то признал в тебе достойного соперника, с которым готов вновь сойтись в битве? Да ему было плевать на тебя. Что тогда, что сейчас… — Я задыхаюсь, заходясь приступом кашля, получая удар в живот. — Ты… просто… жалкий слабак…
— Заткнись, мать твою! — Ревет Захария, а я едва слышу его через звон в голове.
— А сейчас… ты думаешь, его заденет это? Ты, видимо, плохо знаешь главу Вимур. У него сотня таких как я, и пока ты пытаешься доказать себе, что изнасилование его любовницы… одной из многих… заденет его, Аман придумывает, какую бы красивую безделушку подарить очередной. Эту мелодраму он просмотрит, не скрывая зевоты, уж поверь мне. Хочешь поразить его? Даже не знаю, Захария… научить вышивать крестом, что ли.