– Ну как тебе, не скучаешь?
– Некоторые гости у тебя довольно странные, – вырвалось у Адама. И чтобы сгладить оплошность, он спросил: – А кто эта брюнетка, вон там?
– Лилька. Дочь моих старых друзей. Красивая девушка. Языкатая. Со своим мнением. Познакомить вас?
Адам, ставя бутылку, слегка улыбнулся.
– Может, чуть попозже… Шикарно у тебя тут.
– У тебя все это впереди. Я верю, что ты высоко пойдешь. Высоко и далеко, именно это я имею в виду. Карьера имеет значение тогда, когда делаешь то, во что веришь. И с этой точки зрения большинство из них, – журналист повел подбородком в сторону гостей, – жертвы фрустрации. Люди они как-никак интеллигентные и понимают, что все это не может не рухнуть. Я не участвую в «Солидарности», смолоду терпеть не могу революционных баб, а их там полным-полно, по крайней мере у нас на радио. Но уж коль нам столько лет долбят о логике истории и о том, что побеждает только экономически эффективная система, то сегодня трудно не сделать из этого соответствующие выводы. Я, впрочем, стараюсь быть в добрых отношениях со всеми. Знаешь, самое важное происходит, когда мы разговариваем или когда ты играешь. То есть в общении между людьми.
– Зачем ты мне это говоришь?
Журналист с усмешкой посмотрел на него.
– А ты не это хотел услышать? Ну да, ты – человек профессора, и потому, наверное, воспринимаешь эту компанию как паноптикум. Забавно, но временами я тоже так думаю. Ладно, держись, я спускаюсь вниз, кто-то еще приехал, – бросил журналист и сбежал по ступенькам, преувеличенно радостно распахивая объятия.
Адам остался один. От калитки к хозяину шла женщина в меховой накидке; Адам с удивлением узнал в ней знаменитую пианистку Т.; следом за ней с достоинством шествовал ее муж, музыкальный критик. Клещевский инстинктивно попятился, словно ему было неприятно видеть знакомых, хотя он не сумел бы объяснить причину этого. К счастью, Владек повел их в сторону мангала. Консула по-прежнему не было видно, но, по правде, искал Адам вовсе не его; стройная девушка в светлом тем временем отошла от своего собеседника и одиноко бродила по саду. Что-то было в ней необыкновенно захватывающее, она шла, точно кралась, держа в длинных пальцах высокий бокал («Вино, наверно, пьет», – подумал Адам). Ему вспомнилось, как у нее изменилось выражение глаз, когда она бросила на него взгляд; у него создалось впечатление, что темно-зеленая радужная оболочка внезапно посветлела, почти до белизны, хотя он понимал, что это невозможно, разве что солнце осветило ее как-то по-особенному. Лицо, которое сразу запоминается: что-то от опереточной звезды, что-то от парикмахерши, надменность с примесью какой-то неопределенной испорченности. Сейчас она направилась в сторону лестницы и, когда Адама уже охватило жаром, неожиданно свернула и присела на низкой оградке, окаймляющей прудик. Она сидела и гладила ладошкой поверхность воды, всецело предавшись этому занятию, как будто ничего более интересного на свете нет. И тем не менее – это внутренне угадал Адам – она словно бы знала, что кто-то смотрит на нее. В свете солнца, которое начало уже скрываться за вершинами деревьев, что-то блеснуло у нее на лодыжке, наверно цепочка. На ногах у нее были черные туфли на высоком каблуке; при облегающих белых брюках это выглядело вызывающе, возможно, даже в дурном вкусе; «Она словно русская княжна, деклассировавшаяся в эмиграции», – внезапно подумал Адам. И когда с высоты он поглядывал на ее ягодицы, круглящиеся над каменным обрамлением водоема, то чувствовал себя так, словно он подглядывает; девушка изменила позу – как будто хотела, чтобы ею восхищались, – и отклонилась назад, демонстрируя маленькие груди, вызывающе вырисовывающиеся под свитером. Адам поставил бокал, полуосознанно относя охватившее его возбуждение на счет спиртного, но нет, ему хотелось, чтобы оно длилось, поэтому он снова взял его и допил все, что в нем оставалось. Краем глаза он увидел, что пани Т. стоит у подножия лестницы и смотрит в его сторону. И она была причиной, да, разумеется, лишь она была причиной того, что он стал медленно спускаться, но только откуда эта внезапная грусть, что способна только красиво переливаться, откуда эта грусть, что способна переливаться так красиво?