– Ну, Феликс Эдмундович, в борьбе с мировой буржуазией и меньшевистской сволочью слабаком быть нельзя! – И Ильич сжал пальцы в мощный кулак.
Вот такая история была, из которой видно, что великий Ильич был не только умнее всех на свете, но и богатырем, могущем сокрушить врага одним ударом!
Вот так-то, дорогие товарищи!
А вот еще история.
Дзержинский отрастил себе бороду. Сталин ходил еще ничего, а вот когда у Дзержинского уже и усы появились, тут Сталин совсем потерял покой.
Раньше думал, что его усов лучше нету во всей революционной поднебесной, а теперь всё – шишь с маслом!..
И от этих страданий решился Сталин на нехороший поступок.
Как-то ночью, когда все в Кремле спали, пробрался Сталин к кровати Дзержинского и начал бритвочкой сбривать усы. Так и остался бы Дзержинский без усов, если бы не Ильич. Он заметил, как Сталин прошмыгнул к Дзержинскому, и учуял что-то неладное. Вбежал Ильич вовремя, так как Сталин уже добривал правый ус. «Товарищ Сталин! Что вы здесь делаете?» – крикнул с порога Ильич. Сталин как услышал голос Ильича – так и замер от страха… Вообще Сталину от Ильича здорово влетело!
Сталин после этого случая с Дзержинским за три версты здоровался. А Дзержинский хоть и не из трусливых был, все же усы свои прикрывал – как-никак история была!
А вот какая история вышла однажды с Ильичем. Шел как-то Ильич мимо храма. «А ну, дай-ка загляну в эту храмину, что они там, шельмецы, делают?» Зашел. А там служба идет. Народу полным-полно, интеллигенция там всякая по углам жмется. Ильич подошел поближе, прислушался. Все как полагается: кому петь – тот поет, кому махать кадилом – тот машет. Но вот поп с амвона говорил явно что-то не то!.. Ильич подошел и стащил бородатого вниз. Тот вроде начал как бы сопротивляться, а увидел Ильича – так сразу и притих.
Завел Ильич попа за кулисы, вынул пистоль и пустил попу пулю в лоб. А народ вокруг шушукается, ничего не понимает. Ильич как пустил попа в расход, вышел и сказал: «Товарищи! Я как вождь революционного пролетариата не могу допустить такого факта, как искажение с амвона Священного писания!»
Ну, публика – не дура, сразу поняла, в чем дело – устроила Ильичу овацию и понесла Ильича на руках домой. А как пришли, так все сразу сели чаевничать. Пили чай и благодарили Ильича за проявление высокой бдительности!
Когда царская власть засадила Ильича в тюрьму, Ильич зря времени не терял, позвонил Надежде Константиновне, и та принесла ему скакалку. Вот сидит Ильич в неволе, книги читает, через скакалку прыгает. Ну, а надзиратель форменно в возмущении: как так и почему? Запрещено-с! Высочайшим указом! Ну, а Ильич себе только посмеивается: жандарм ему слово, а он ему – два, тот два, а он ему – три! Жандарм глаза выпучит и стоит так до самого ужина. А Ильич прыгает да посмеивается. Жандарм, конечно, не выдерживал и падал в кондрашке. Тогда звали другого, но и того надолго не хватало.
Ильич, когда ходил, любил прихрамывать. Его друзья говорили: «Ильич, вы как Ричард III!»
И было видно, Ильич доволен таким сравнением. А в Швейцарии его вообще принимали за настоящего Ричарда.
Однажды по этому случаю он принимал парад у местных гвардейцев. Особенно Ильич был доволен, когда на него обращали внимание барышни. Тогда от волнения Ильич прихрамывал еще больше. А одна дама в расстроенных чувствах подарила Ильичу опорную палочку, чтобы было легче ходить.
Ильич, как всякий интеллигентный человек, без памяти любил стихи, знал их наизусть пачками. Как песню заведут – Ильич уже подхватывает и до конца допевает!.. А о цыганских романсах и говорить нечего! Ну так вот, любил он стихи, как уже говорилось, до крайней степени. В этом заслуга, конечно, и Арины Родионовны, его няни. Читал стихи Ильич везде, где только мог: и на улицах, и на площадях, и в поликлиниках, в общем, где только мог. И все Ильича приветствовали и понимали его. Но после того, как гадина носатая поранила Ильича, захворал он и уже не смог свободно декламировать любимые стихи – пришлось ему эти самые стихи читать и вспоминать. А когда Надежда Константиновна открывала любимого Демьянушку, то есть Бедного, Ильич весь аж приподымался от предвкушения счастья. «Демьян – это голова!» – говаривал Ильич. И еще вспоминал по этому поводу Сталина, его замечательное выражение, что Демьян почище «Фауста» Гете будет, и удивлялся сталинской прозорливости. А однажды, как вспоминает сын Ильича, после чтения демьяновых стихов по щекам отца потекли слезы… А сейчас, можно сказать, подзабыли Демьяна, читают всякую мерехлюндию и травку жуют! Пропащие дети, пропащие времена!