Павел навсегда останется символической фигурой, пережившей внезапное, полное и совершенное превращение, ярчайшей личностью, которая поражала умы: по свидетельству книги «Деяний» мы знаем, что Бог явился ему, как молния, и ослепленный его сиянием, Савл пал на землю, и в одно мгновение его сердце изменилось — совершилось обращение гонителя.
Сам апостол вспоминал этот момент с великим трепетом, прежде всего заботясь о том, чтобы передать его историчность и подтвердить им обоснованность своей миссии, а не о том, чтобы распространяться о жизни. Ибо нельзя рассматривать событие на пути в Дамаск отдельно от всего остального: это только один этап, хотя и самый важный, конечно, превращения иудейского интеллектуала в христианина-харизмата.
Откровение на пути в ДамаскАвтобиографическое повествование в Послании к Галатам является наиболее точным, несмотря на свою лаконичность и крайнюю сдержанность. Павел получил этот опыт как внутренний зов — зов «во мне», как избрание и даже как подтверждение предопределения «от утробы матери»; ему открылось его особое апостольское призвание — благовествовать «языческим народам»[293]. Этот зов был откровением Иисуса, истинного Сына Божия, его божественного «воплощения» — этим термином Павел, как и все первые христиане, характеризует откровение Духа[294]. Позже у Павла появится опыт видений, но, по его собственному свидетельству, он никогда не считал свою встречу по пути в Дамаск чем-то иным, как тайной откровенностью, хотя и не делал подробных описаний своих переживаний.
Речь идет только о таком мистическом опыте, который надеется пережить каждый набожный иудей. В иудаизме божественное всегда проявлялось только через посредство человеческой речи. Взять хотя бы следующие примеры: призыв Бога к Аврааму, призыв к Моисею, неоднократный призыв к Самуилу…[295] В Ветхом Завете, который читал Савл, как и в иудейских писаниях его эпохи[296], призыв Бога всегда был личным обращением, он был настойчив, с повторением имени избранного: «Моисей, Моисей…», «Левий, Левий…» — что в точности повторяется у автора «Деяний»: «Савл, Савл…» [297]
Таким образом, общение Бога с его народом происходило единственно посредством голоса: «И говорил к вам Господь из среды огня; глас слов Его вы слышали, но образа не видели, а только глас!» [298]
Что было в этом голосе? Что он выражал? Этот вопрос всегда занимал умы религиозных иудеев. Этот голос был и в уме и в сердце Савла.
Внутренний голос был, без сомнения, средством, с помощью которого Божий Сын открылся Савлу. Позже Павел скажет об этом в Послании к Галатам. Еще позднее, в Послании к Ефесянам, он попытается «коротко написать» о таинстве Христа и о том, как он воспринял его тогда[299]: о таинстве нового творения, примирения, таинстве спасения через распятие, таинстве прихода к Богу-Отцу через Сына в Духе, то есть о постижении им, что Иисус — Божий Сын и Он — единственный путь, ведущий к Богу. Идея возрождения не была новой для молодого иудея, формировавшегося на апокалипсической литературе [300], но откровение таинства спасения через распятие — это откровение его потрясло: смерть на кресте была позорной для греков и римлян [301], а для иудеев крест был божьим проклятием, по преданиям Моисея.
Побудило ли это Савла немедленно оставить веру отцов и изменить религию, перейдя к Христу? Так часто думали, исходя из того факта, что у Павла произошла полная перемена ценностей, о чем сказано в Послании к Галатам, где он пишет, уверенно ссылаясь на книгу Второзакония, что «Христос освободил нас от проклятия креста, став проклятым за нас» [302]. До последнего времени психоаналитики придерживались этого мнения и, говоря о внутреннем конфликте, более или менее осознанном, Савла с Законом[303], считали перемену ценностей и его превращение единым процессом. Если так, то обращение молодого человека к Христу обязательно повлекло бы немедленный его отказ от иудаизма, как, собственно, и принято было считать.
Но почему-то оставлялся без внимания след прошлого, о чем в том же Послании к Галатам изложено в высшей степени спорно. И забывалось, что сам Павел пережил событие по пути в Дамаск не как «преображение» в обычном для интеллектуалов и мистиков того времени смысле этого термина, то есть не как резкую перемену в себе, изменившую его собственные ценности на полностью противоположные (epistrophe), а как событие, которое повлекло за собой всего лишь изменение образа мыслей и образа действий (metanoia) [304]. Апостол был хорошо знаком с такой терминологией, как «оставление идолов», «изменение жизни», «опыт раскаяния» [305], поскольку сам часто именно в этих выражениях пытался обратить язычников к Христу, но он никогда не применял эти слова для описания своего собственного случая, о котором судил иначе. Уникальный опыт, пережитый Савлом с момента события на пути в Дамаск, осознаваемый им в течение всей его жизни и отраженный апостолом в его богословском учении, является, несомненно, опытом союза с Воскресшим до окончательного «возрождения»[306]. Постижение всеобъемлющего могущества Воскресшего неминуемо приводит к отречению от себя самого, которое длится всю жизнь, как написал уже пожилой Павел в Посланиях к Филиппийцам, будучи в тюрьме [307]; благодаря мистическому союзу с Христом вместе с чувством смирения и раскаяния изменяется вся жизнь, и это происходит вовсе не от перемены ценностей, которые Павел сохранил для обращения язычников. Что касается его прошлого, где он был гонителем, то оно напоминает его читателям, что он был «врагом Бога» (theomachos) [308], весьма гордым и надменным, и не является противопоставлением его «ревностного» иудаизма «последующему» христианству. «Превращение» Савла было не чем иным, как перенесением верности Закону на праведность во Христе; оно было больше, чем умственное и нравственное изменение; оно явилось результатом воздействия Бога на того, кто ответил на Его зов.
Дорога в Дамаск: преобразования и метафоры