Но насколько соответствовало действительности то, что посланники общества «обрезанных» были отправлены Иаковом с целью навязать Павлу точку зрения Иерусалима в его собственной миссионерской зоне? Разве что они ссылались на того, кто всем был известен своей требовательностью к чистоте? Этого нельзя утверждать. Самому Павлу не всегда удавалось скрыть раздражение, которое в нем вызывали «новые апостолы», но он продолжал до самого конца поддерживать авторитет Иакова в Иерусалиме[682].
В этом деле Павел шел от разочарования к разочарованию. Петр и даже Варнава уступили давлению непримиримых консерваторов: они оба стали принимать пищу отдельно от тех, кто употреблял некошерную еду. Павел решился на публичное выступление против Петра, произнеся речь, суть которой он изложил в послании, сохранив тем самым для нас свое выступление, предназначенное исключительно для аудитории иудейского происхождения. Пусть эта единственная речь, позднее включенная Павлом в его Послание к Галатам, передаст ту важность, которую придавал Павел этому вопросу.
Во время одного из собраний произошла перебранка, отделившая иудеев-христиан от христиан из язычников. То есть даже более определенно: от эллинизированных иудеев, пользовавшихся греческой терминологией и мыслящих по-гречески. Павел начал с примера, доказывающего, что Петр противоречит сам себе: он, будучи иудеем, иногда доходил до того, что «действовал, как язычник» (ethnikos), употребляя в пищу, как язычники, некошерную пищу, принуждает язычников (ethne) «жить по-иудейски» (ioudaizein) [683]. Почему?
Аргументация Павла относилась скорее к вопросу «культуры» — даже можно было бы сказать, философии, — но не к теологии. Эта аргументация дается в греческом понимании вещей, то есть взгляд на проблему соответствует греческому образу мыслей[684]. Эта проблема снова спровоцировала главный спор эллинизированного иудаизма, возникший еще в то время, когда соблазн аккультурации и «жизни по-гречески» (hellenismos) в эпоху Маккавеев вызвал у иудеев защитный рефлекс во имя «иудейской культуры», названный тогда из противоречия ioudaismos[685]. Конфронтация носила непримиримый характер даже среди первых христиан, если вспомнить напряжение между «иудеями» и «эллинистами» в связи со смертью Стефана[686]. Павел хочет положить конец вражде, утверждая типично греческий релятивизм, вызванный идеями стоицизма: традиция — «царица мира», каждый живет в соответствии со своими обычаями, и иностранец должен уметь адаптироваться к окружающей среде… Сам он придерживался этого принципа в течение всей своей жизни, будучи иудеем среди иудеев и живя по-язычески среди язычников.
Петр и другие не согласились с Павлом и не последовали за ним. Мы не знаем, какие возражения они приводили, но факт остается фактом — Петр остался. Павел ушел… и уже никогда не возвращался в Антиохию, в Церковь, основы которой он закладывал. Он отправился в путь только в сопровождении Тита и Тимофея, поскольку Сила, с которым он совершил второе миссионерское путешествие, примкнул теперь к Петру[687].
Это было изгнание: другого слова тут не подберешь! Причины этого были гораздо более серьезны, чем те, которые вызвали его отправление во вторую миссию, весьма напряженную. Теперь Павел чувствовал себя вполне независимым от Церкви Антиохии — ощущение, которое, впрочем, пришло к нему еще во время его второго путешествия и все более возрастало. На этот раз он сжег за собой мосты. Он приступил к осуществлению новой программы с помощью своей группы, которая полностью состояла из обращенных язычников, хорошо знающих Малую Азию. Именно в греческой среде, обеспечивающей размах и бесконечные возможности, он намеревался применить свои способности на поприще нововведений и евангелистического созидания, не сталкиваясь при этом с требованиями иудаизма или соперничеством апостолов, как это было в регионах, соседствующих с Палестиной. Он ушел, не оглядываясь больше на христиан Антиохии, и несмотря на жестокое разочарование, его новая миссия не была бегством, желанием выпутаться таким способом из сложного положения: его планы, его сердце, его будущее были обращены к Иерусалиму, к Святому городу. Сбор пожертвований для бедняков, который был доверен ему властями Иерусалима, стал теперь одной из целей его нового путешествия и одной из самых важных причин возвращения. Какими бы ни были разногласия — случайные или же принципиальные — с «новыми апостолами», он всегда был солидарен с Иерусалимской церковью, уважая тех, кого считал главенствующими над нею.