"Правда, и я думал, что мне должно много действовать против имени Иисуса Назорея". Павел описал свое жестокое преследование первых христиан. От личной исповеди, самого лучшего способа привлечь внимание слушателей к учению Христа, Павел перешел к самому главному. Он рассказал о встрече с Иисусом на дороге в Дамаск. Он не упомянул на этот раз Ананию, неизвестного иудея, чье имя ничего не говорило его слушателям, но подробно истолковал слова Божий, обращенные к нему, чтобы ясно дать понять — Иисус Сам послал его открыть глаза иудеев и язычников, обратить их от тьмы к свету, от сатаны к Богу. "Чтобы верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освященными", — повторил Павел слова Иисуса. — "Поэтому, царь Агриппа, я не воспротивился небесному видению", — поэтому он и проповедовал язычникам и иудеям, "чтобы они покаялись и обратились к Богу, делая дела, достойные покаяния". Все почувствовали, что последние слова эти обращены непосредственно к Агриппе и Веренике.
Многие из присутствующих были захвачены этой смелой проповедью, и не исключено, что с этого дня жизнь царя и его придворных могла пойти по-другому; апостол развертывал свою мысль, голос его звучал все более взволнованно:
— "За это схватили меня Иудеи в храме и покушались растерзать. Но, получив помощь от Бога, я до сего дня стою, свидетельствуя малому и великому, ничего не говоря, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили, что это будет; то есть, Христос имел пострадать и, восстав первый из мертвых, возвестить свет народу Иудейскому и язычникам…"
Но тут прокуратор громким голосом прервал его и разрушил общее впечатление:
— "Безумствуешь ты, Павел! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия!"
— "Нет, достопочтенный Фест", — мягко ответил апостол, — "я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла: ибо знает об этом царь, пред которым я и говорю смело; я отнюдь не верю, чтобы от него было что-нибудь из сего скрыто; ибо это не в углу происходило". И Павел обратился к царю, будто забыв о прокураторе. — "Веришь ли, царь Агриппа, пророкам? Знаю, что веришь".
Агриппа отвечал: "Ты не много не убеждаешь меня сделаться христианином".
Павел отозвался: "Молил бы я Бога, чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме этих уз".
Агриппа не хотел больше слушать. Страх и раздражение были его реакцией, тем более сильной, что внутренне он почувствовал, что склоняется на сторону Павла. Слова апостола о том, что высшая радость и для царя, и для обычного человека — в любви Иисуса Христа, заставил Агриппу подняться с трона и закончить слушание дела. Царица и ее приближенные тоже встали. Только удалившись в помещения, недоступные для посторонних, прокуратор и царская семья показали, какое чувство охватило их, говоря друг другу, что "этот человек ничего достойного уз и смерти не делает". Если бы он не потребовал кесарева суда, его можно бы было уже сейчас освободить.
Агриппа и Вереника правили Иудеей еще семь лет, до начала великого восстания, которое царица тщетно пыталась предотвратить. Они бежали в Рим, где Вереника, по-видимому, стала любовницей императора Тита, полководца, взявшего восставший Иерусалим, истребившего все его население и сравнявшего Храм с землей.
Глава 33. Кораблекрушение
Фест передал Павла под наблюдение центуриона императорской когорты. Офицеры и солдаты этой "части особого назначения" всегда находились в пути, сопровождая преступников и эскортируя курьеров. Центурион по имени Юлий дал своим подчиненным подробные инструкции; Павел считался узником высокого ранга — ему разрешалось иметь двух сопровождающих, записанных как его собственные рабы. Так Аристарх и Лука присоединились к апостолу. Заключенным более низкого ранга предстояло пройти печальный путь — стать жертвами римских "развлечений" и погибнуть: слабым — в когтях львов, больее сильным физически — в гладиаторских боях. Таких узников приковывали к бревнам в тюрьме. Несмотря на привилегии, Павел и его друзья обязаны были носить легкие цепи, подчеркивавшие их положение.