— А где женщина с простертыми руками?
— Попробую полистать в другом направлении. — Она нажала кнопку «назад». — Похоже, на карте сохранилась только одна фотография — вот эта, первая. Две фотографии женщины исчезли.
— Ну, я же знаю, что мы это не придумали. Фотографии здесь были.
— Согласна, но сейчас их нет. Не знаю, что и сказать.
— Давай попробуем еще. На сей раз не роняя камеры.
— Я ненарочно. Когда мне показалось, что она стоит прямо передо мной, меня охватила паника.
— Я понимаю. Давай сделаем еще одну фотографию, чтобы просто знать, куда идти.
— Ладно.
Оба они были на грани нервного срыва. Все-таки затеряться в лабиринтах парижских катакомб — это не совсем то, с чем они сталкиваются каждый день. Сенека переключила камеру в режим съемки.
— Готов?
— Да, — ответил он. — Но теперь я не буду закрывать глаза, пусть даже ослепну. Я должен сам видеть, что там прямо перед нами.
Она вытянула руку с камерой и закрыла глаза.
— Три, два, пуск.
Вспышка.
— Черт! — сказал Мэтт.
— Что такое? — спросила Сенека в кромешной темноте.
— Глазам очень больно.
— Ты что-нибудь увидел?
— Рождение суперновой. Теперь я знаю, что это такое — стоять в десяти футах от Солнца.
— А граффити?
— Не уверен. Знаешь, что это могло быть? Может быть, ты случайно в темноте нажала на «зум» и увеличила уже имевшееся изображение. Вот ее лицо и заполнило весь кадр.
Сенеке стало стыдно: у нее едва не случилось припадка паники от взгляда на рисунок на стене. И крупный план лица вполне мог оказаться ее рук делом.
— Ты прав. Наверняка я случайно нажала на «зум». Прости.
— Давай посмотрим, что там на этот раз.
Она переключила на просмотр, и экранчик засветился. Женщины уже не было, ни нарисованной, ни живой. Перед ними была только лишь стена — и она тянулась футов на двадцать.
— Ты уверена, что снимала то же направление?
— Уверена, насколько это вообще возможно. Если ты думаешь, что у тебя получится лучше, то возьми камеру.
— Я же не критикую, а просто спрашиваю.
— Прости, — сказала Сенека. — Это место определенно меня достало.
— Можно мне еще раз взглянуть на последнее фото? — спросил Мэтт.
Она протянула камеру со светящимся дисплеем на звук его голоса.
— Определенно, на стене граффити. Видишь надпись?
Поднеся камеру почти к самым глазам, она сказала:
— Да, теперь вижу.
— А прочитать можешь?
— Нет, но в инструкции сказано, что картинку можно увеличить. Сейчас попробую.
Она понажимала кнопки и достигла успеха. Изображение изменилось — надпись словно бы приблизилась, стала крупнее и четче.
— Теперь ты можешь прочесть, — сказал Мэтт.
— Здесь написано: «Спали сей плат огнем». — Она посмотрела на Мэтта, лицо которого было скудно освещено дисплеем. — Есть догадки, что бы это могло значить?
Вглядываясь в изображение, он повторил слова, написанные на стене туннеля.
— Такое впечатление, что какой-то катафил немножко обкурился.
— Ни одно граффити из тех, что мы здесь видели, не имеет смысла. — Она убрала увеличение и снова посмотрела на фотографию. — Похоже, сразу за надписью туннель поворачивает направо. Давай дойдем до поворота и сделаем следующий снимок.
— Я пойду вперед. Держись за куртку.
И Сенека пошла вслед за Мэттом к повороту. Через двенадцать осторожных шагов они остановились. Вытянув руку с камерой параллельно стене, она спросила:
— Готов?
— Давай!
Через минуту они рассматривали фото на дисплее.
— Похоже, — сказал Мэтт. — Только потолок грубее и как-то ниже. Надо быть осторожнее.
— Иди вперед, — сказала Сенека, беря его за куртку. Вторую руку она подняла над головой — потолок снижался так сильно, что скоро им пришлось согнуться.
Через десять фотографий и несколько сотен ярдов (по оценке Сенеки) пришло время сделать привал.
— Сдается мне, что мы идем не туда, откуда пришли, — сказал Мэтт, когда они сели.
— Согласна. Ни одна фотография не вызывает у меня никаких воспоминаний.
— Меня подмывает взять вторую палочку, зажечь ее и посмотреть, какое расстояние нам удастся пройти…
— Что такое? — спросила она, когда он вдруг замолчал на полуслове.
— Может быть, мне мерещится…
— Что?
— Клянусь, я слышал смех.
Не сговариваясь, они застыли в молчании. Сенека затаила дыхание. Прошла минута, потом другая.
— Да! — воскликнула Сенека. — Я тоже слышала.
— Есть соображения, откуда он доносится?