ся лента.
14Пищевая цепочка
Трилогия Лары
Дети подсели на булочки с тмином, под пледом прячутся дивные страны, с
грехами отцов не уживается, и не хотела я быть поэтом, кто меня спрашивал, били в конце концов по пальцам линейкою, чтобы играть ровнее, и на стене
палаты под номером двадцать шесть, словно Мадонна с ключом золотым на
шее или с вязанкою бубликов, всё, что возможно, съесть, не предлагаю, при-
делай мне новые ножки, я буду ходить по станциям и предлагать себя – две-
сти страниц, не бывшая в употреблении, царапины на обложке, все идут в
Калькутту, попробуйте, не грубя, не разбивая шары золотые на первоздан-
ной ели, не слушая Брамса на пристани, двадцать восемь шагов (да, били
линейкой по пальцам и где-то мели метели, и мы не взрослели, скудный хра-
ня улов). За сорок голов прирученных всё-таки я в ответе, рыжая девушка
в платье палевом из Арденн, будем любить шампанское, будем совсем не
дети, после придут медведи и уведут нас в плен.
***
Так вот и вцепишься в эту зиму и будешь лежать комком под одеялом кра-
шеным, беличий мех в застенке, приделай мне новые ножки, ведь ты мне
уже знаком, и бегай за молоком, и жарь хмурым утром гренки, просто живи
– в подреберье не жар и не холод, так, что-то знакомое с детства, перегреет-
ся и забуду, выходи на улицу ночью, вынимай из подкладки пятак, как тебя
звали тогда, воскрешенье, как только чуду будет позволено выйти из закро-
мов, лежать на площади под стеклом и гранитом, в несмышленой кротости
не возвращаться в дом, где кухарки правят империей и о супе скорбят раз-
литом.
Трилогия Лары 15
***
Как ты здесь тонко дышишь, девочка Лара, как выносят из дома корзины, картины, картонки, как себя уберечь, что осталось после пожара – несколь-
ко статуй в Летнем, и те хороши, да ломки. Как ты неровно дышишь к миро-
вой трагедии смысла, как выносят из дома копию Ботичелли, больше не зная, где право и лево, где горько и кисло, эта весна лежит в сугробе, люблю мете-
ли. Как они ходят здесь, никого не видя, не слыша, стать бы еще незаметнее
врозь со своим недугом, помнишь, тогда на елке было так славно, Миша, нет, что-то путаю, на чаевые слугам нам не хватало, пришлось уйти по-английски, счастья надев калоши – такая легкость в движениях, такая свобода жеста, что
мы совсем обезумели, тяжесть подобной ноши не осознали, единство трех
лиц и места. Как ты здесь тонко дышишь, девочка Лара, научена горьким
опытом книг о вечном и добром, как здесь проходят лошади с оттиском слов
и дара, снег сродни проявителю, птицы подобны кобрам. Тебе присвоили
номер, на полке мальчиш-плохиш, герои литейного цеха, труды и дни пио-
нерской дружины, как ты здесь тонко дышишь и никогда не спишь – только
молчишь, избывая чужие вины. Из этой патетики вырастет дерево, вырастет
город-сад, люблю ангелят – они улетят весною, я каждый день принимаю по
капле яд – других окрылят и ток пробежит по рою. Как они ходят здесь и смо-
трят совсем не в пол, чтобы звуки шагов раздавались немного тише. Как же
твой автор, выбрав тебя, подкладку не распорол, тысячу зол из дарованных
кем-то свыше носишь в кармане, и счастье глядит на нас, и красный атлас на
солнце горит, от шарфа тень накрывает город, какой-то Грасс, и на какой-то
place играет Шопена арфа.
16
Осиные гнезда
Провинциальный граф К. едет в столицу империи на рассмотрение тяжбы, везет чемодан солений, полное собрание Горация in quarto в веленевом пере-
плете, его останавливают, забирают крепостную девицу Глашу, конечно, Гора-
ций – гений, но что вы, забыли, в какой вы стране живете? «Я, признаться, со-
всем не люблю Россию», - размышляет К., - «ты, Глаша, и взоры скромны, изъя-
ны походки, свои движения неказисты держи при себе, мы уже проезжаем Ром-
ны, за нами бегут контролеры и гимназисты». Граф К. въезжает в столицу им-
перии, империал, курносо блеснув на ладони, ложится в карман околоточного, подача – самое главное в тексте, задайте еще им проса, точнее, овса, ну что же
я, сам ничего не знача, привез тебя в каменный город, оставил у лавки винной, пошел искать присутствие и заплутал, конечно, к тебе подошел император, ска-
зал: «Ты сама с повинной пришла сюда, наше движение будет отнюдь не вечно».
В противовес движению граф К. со своею пьесой из присутствия в кандалах от-
правлен в предместия Сахалина. «Я, признаться, тоже не склонен любить Рос-
сию, на карте ее белесой бывают красные пятна, но всё это слишком длинно». В
середине пьесы у императора начинается приступ икоты, он достает платок ба-