От удивления Евпраксия перестала плакать:
— Не сохранила для тебя девичества, но честь жены ничем не посрамила.
Он махнул рукой;
— Не отпирайся, милая. Слава про тебя уж до Вероны докатилась. Вспыхнула, выложила дрожащим голосом всю правду про свое давнее лесное несчастье. А больше ни в чем не грешна.
— Хорошо сделала, что созналась, — одобрительно кивнул Генрих. — Иначе пришлось бы тебя испытывать каленым железом. Подумай, посиди — ив другом сознайся.
Ушел, кликнув собак. Заскрипел ключ в замке. Через небольшое время он ворвался к ней, тяжело дыша; лицо его было искажено адской злобой. Не знала она такого Генриха. Закричал, затопал ногами:
— Ты думала, это все? Знаешь, что сделали бы с тобой в прежние времена? Зашили бы в шкуры и утопили в болоте. — Осыпая ее площадной бранью, схватил за плечи и принялся трясти. — Говори, с кем блуд творила?
Побелела от страха Евпраксия: никогда не видывала таким императора. Никогда не слыхивала таких слов.
— Признайся, тварь! Дав раз, женщина больше не отказывает. Отвечай, девка!
— Отпусти меня, Генрих, свет ненаглядный! — в испуге взмолилась она. Вздрогнув от ласкового слова, отшатнувшись от нее, в великом гневе император схватил валявшийся на полу собачий хлыст и несколько раз ударил жену — по плечам, по спине, по голове.
Не взвидела света княжеская дочка Евпраксия Всеволодовна, сроду не битая, от боли и обиды:
— Да! — яростно крикнула сквозь слезы. — Да, я тебе изменяла! Раз десять Удальрих Эйхштедт ночевал у меня. Теперь доволен?
48
Остолбенел, опустил руку с хлыстом:
— Кто еще?
— Были и другие — все лучше тебя!
— К черту! Не жена ты мне больше! — схватился за голову император. Так и ушел, держась руками за голову.
Ни птицы упущенной не поймаешь, ни слова, из уст вылетевшего, не воротишь. Залившись слезами, рухнула на пол. Снова бы спросил, снова бы тысячу раз подтвердила свой позор, мстя за причиненные ей боль и унижение. Сама себя оговорила, лишь бы ему больнее сделать. Что за гордость злая живет в ее сердце? А раскаяться нету сил. Не праведницей, а великой грешницей и еретицей уродилась на свет Евпраксия Всеволодовна. Гибнуть ей теперь до конца дней.
Снова пришел.
— Не бойся, — сказал. — Обо всем переговорили. Ты мне не нужна, но для виду оставайся императрицей, пока я папу Урбана из Рима не прогнал. Сейчас тебя отведут в покои, где ты будешь жить со своими дамами. —- Уходя, обернулся, сказал с кривой усмешкой. — Кончилось у нас с тобой, Пракседушка.
Императрицу Адельгейду вместе с несколькими дамами и служанками заперли в одной из башен веронского замка. Император ночи напролет кутил с придворными и веронскими блудницами; цепенея от страха, узницы прислушивались к доносившимся снизу пьяным крикам, песням и музыке.
Жгла нутро Генриху смертельная обида, нанесенная молодой женой. Не залить ему было эту обиду итальянским вином. С детства никому не верил. Слишком много обманывали. Самые дорогие люди — мать, братья и сестры, друзья, воспитатели. С шести лет, с того самого дня, как короновали в Ахене, был чьей-нибудь козырной картой либо пешкой в игре. Насильно выкрали у родни. Насильно заставляли подписывать указы. В пятнадцать лет насильно женили. Выросши, взбунтовался — и победил. Стал жить по-своему. Ох, и крепко ж ему доставалось! Голодная свора герцогов и графов рвала королевство на части. Иногда приходилось рисковать короной и жизнью. Несколько раз папа отлучал от церкви и освобождал вассалов от присяги. Несколько раз мятежные феодалы избирали других королей. Никогда не опускал рук, боролся — ив конце концов побеждал. Использовал разные средства, считая, что все дозволено и победителей не судят. Только бы королевство крепчало. Только бы утвердиться в Италии да на восточных рубежах. Счастьем для него давно стала победа. Все прочее в жизни — маленькими удовольствиями, без которых вполне можно обойтись воину и государю. Битый-перебитый, ученый-переученый, поверил узкоглазой девчонке. Поделом ему — в следующий раз станет умнее.
Рыцари предложили императору новое развлечение: призвать священника, который служил не Богу, но сатане. Сказано — сделано. Устраивали по ночам дьявольские радения, плясали до одури, облачившись в ночные рубахи, громко призывая князя тьмы. Древние стены веронского замка содрогались от неслыханных богохульств
Подошел Ильин день. Повалили в церковь разряженные веронцы, мечтая увидеть императора и императрицу. В этот день Евпраксии передали приказ мужа облачиться в тронное платье и явиться со свитой в кафедральный собор, что стоял перед замком наискосок через площадь. Все сделала, как велено. Шла по узкому проходу через людскую толпу, высоко подняв голову. Дивились веронцы богатой одежде императрицы Лщельгейды, а еще пуще молодости ее и красоте нездешней. В церкви сидела рядом с императором, взглядывала с мольбой на его опухшее, угрюмое лицо. Ни разу не посмотрел Генрих на жену. Потом тою же дорогой ее назад в башню отвели. Только и успела шепнуть: