— Дай видеть тебя, государь, дай слово молвить.
Уж лучше бы и не просила. Вечером он пришел, выгнал дам в соседнюю камору и, осыпая жену оскорблениями, стал опять выпытывать у нее про любовников.
— Милый Генрих, — взмолилась, — гляди, мы уже на разных берегах. Не дай ненависти запылать между нами огненной рекой. Выслушай меня снова. Вспомни заветы Господа нашего! Есть еще время! Протянем друг другу руки. Забудем прошлое.
Только куда там!
— Я тебя никогда не любил, — говорит. — А за то, что осквернила императорское ложе, прощена ни в жизнь не будешь. Нынче придумываю, что бы такое учинить над тобой. Ужо, вернусь из-под Мантуи, тогда поглядим.
Начала, было, снова про Божье милосердие твердить — он изрыгнул такое богохульство, что у кведлинбургской воспитанницы ноги подкосились. И чем дальше слушала императорскую брань, тем меньше в ней самой христианского милосердия оставалось. Или не дочь киевского князя она? Или не Рюриковна? Или не великие князья, ханы и короли — ее предки? Пусть отберет корону императрицы, которую сам же на нее и возложил, — но венценосных предков-то отобрать не в силах даже его злоба! А она их не посрамит. Встала, топнула ногой: принцесса я из дома Рюрикидов, обращайся со мной по чину, государь! Взвыл Генрих от злости, поднял сжатые кулаки над ее головой, знавшей греческий и еще три языка, над хрупкими плечами, которые недавно любил до беспамятства.
— Ненавижу! — скрипит зубами. — Наложницам моим будешь прислуживать! Посуду грязную мыть заставлю! В свинарник ушлю!
Жестоко избив жену и запретив допускать к ней кого бы то ни было, он уехал к войску, стоявшему под Мантуей, занятой сторонниками Матильды и папы Урбана.
В отсутствие императора навестить императрицу счел долгом живший тут же принц Конрад, которому стало известно о разладе между отцом и мачехой и о допускаемых Генрихом по отношению к жене жестокостях. Евпраксия знала принца еще со времен Бамберга: он присутствовал на коронации. Это был мягкий и тихий молодой человек; говорили, что нравом он пошел не в отца, а в бабку свою, императрицу Агнессу. С детства страдая из-за унизительного положения матери Берты, Конрад тем осфее мог посочувствовать юной мачехе, которой, как говорили, жестокий супруг не разрешал даже посещать Божий храм, приказывая молиться дома. Страже не было дано никакого указания относительно принца-наследника, — и Конрада пропустили.
Евпраксия читала Псалтырь, когда доложили о госте. Увидев принца, она долго молчала от стыда; и так же молчал Конрад, пораженный мрачной комнатой и печальным видом императрицы. Принц совершенно не походил на отца: невысокого роста, белокурый и миловидный. лицом он напоминал девушку, но, впрочем, был ловок и силен, как и подобает юноше. Привыкнув видеть императрицу во славе, окруженную почтении и любовью, Конрад совсем растерялся и даже пожалел что пришёл. Но Евпраксия, улыбнувшись, вывела его из затруднения милыми словами пнривета. Вскоре молодые люди оживлённо беседовали, старательно избегая только одной темы – сегодняшнего положения Евпраксии. Осмелев на следующий день Коноад повторил посещение. И так продолжалось все дни вплоть до возвращения императора. Красота и несчастье императрицы, прелесть её обращения завоевали сердце юноши. В лице его Евпраксия нежданно приобрела первого и, как оказалось впоследствии, самого верного
друга.
Близилась зима, а затянувшейся осаде Мантуи не видно было конца. Император злился; настроение его немного улучшило пришедшее из Германии известие о смерти маркграфа Экберта Мейсена, его заклятого врага: побеждённый и разорённый императором, отнявшим у него графство, Экберт бесславно закончил свои дни на земле. Сознательно отдаляя день возвращения в Верону, словно предчувствуя, что впереди его не ожидает ничего хорошего, Генрих совершил поездку по стране.
Прибыв в Верону за две недели до Рождества, он не сразу спосил об опальной жене, а, узнав о посещениях её принцем, пришёл в неописуемую ярость. В тот же день, явившись к отцу, Конрад горячо ходатайствовал за мачеху. Гнерих, с детства привыкнув лицедействовать, умевший прятать в случае необходимости самый бурный гнев, выслушал сына. Конрад указывал отцу, что жестокое обращение с мачехой, став известным миру, может вызвать гнев не только далёкого русского государя, но и короля