Франции, которому императрица приходилась двоюродной сестрой, короля Венгрии и многих других европейских государей — ее родственников; обрадует оно лишь врагов — маркграфиню Матильду и папу. Принц ждал ответа. Император молчал. Поняв, что ничего не добился, Конрад ушел, в последний раз моля простить юную, беззащитную женщину. По уходе его Генрих еще некоторое время сидел неподвижно: не оставалось сомнения, принц был влюблен в мачеху и, возможно, уже сожительствовал с нею. Гнев окончательно помутил разум императора. Жадно выпив кубок вина, он сжал кулаки. Теперь настала самая пора увидеть Пракседис.
— Тварь! Тварь! — кричал он, топая на жену ногами. — Ты и сына моего хочешь совратить?
Евпраксия молчала, забившись в угол. С искаженным лицом Генрих изрыгал страшные проклятия, призывая на ее голову весь набор Божьих кар. Жарче пламени, горше смертельного яда жгло ему нутро любовное зелье, выпитое некогда в Кведлинбурге.
— Ты не веришь в Бога! — простонала Евпраксия, закрывая от побоев голову руками. — Правду говорят про тебя: ты совершаешь тайные мессы, где поклоняешься дьяволу и предаешься всякому скотству!
— О тебе скажут и не то, — пообещал в ярости.
Он сдержал обещание: в день Пятидесятницы по приказу императора к его жене Адельгейде впустили несколько мужчин из числа челяди самого низкого звания, и они оставались у нее, сколько хотели. Выплеснулась из замка на веронские улицы, покатилась по свету позорная молва.
— О горюн-цветок!.. Ты цветешь весной по лугам милой Переяс-лавщины. Ярче угля ты, жарче солнышка, желтый кругленький бубенчик. Много цветов по весне на лугах — и овечий глаз, и сон-трава, и прострел, и одолень, и ветреница, и разрыв-цветок, и Ярилины колокольчики — только нет тебя милей, горюн-цветок! Без тебя весна не весна, без тебя жизнь не в жюнь. Будьте вы прокляты, цветы чужеземные. Умереть, где горюн-цветок, где холмы родной Перяславщины!
Думая, что достигла предела скорби, Евпраксия убивалась в веронской башне. Но страдания ее только начинались. Ибо положен предел любви человеческой, но нет предела ненависти.
Никто не видел императора — заперся он у себя и не принимал никого, пока не приехал к нему в гости антипапа Климент III. В одной из доверительных бесед Климент — первым из окружающих — коснулся семейных неурядиц императора. Умолчав о прелюбодеяниях, в которых он обвинял жену, Генрих угрюмо пожаловался на ее строптивость. Неожиданным следствием этого разговора было решение императора покинуть злоязычную Верону и переселиться со двором в Падую.
Когда Евпраксии сказали о решении Генриха, она наотрез отказалась следовать за ним. Император пришел в величайший гнев, но не захотел лично встретиться с нею и послал в башню майордома — главу двора — уговорить императрицу подчиниться. Применить к узнице силу было невозможно: Верона должна была увидеть, как императорская чета в полном согласии покидает ее стены.
Когда Евпраксия отказала и майордому, Генрих решил прибегнуть к помощи церкви и послал к жене для увещеваний находившихся в Вероне архиепископов Рупрехта и Гартвига. Императрица встретила их, печальная, исхудавшая, облаченная в худую одежду, и на увещевания подчиниться воле императора со слезами ответила:
— Я жду ребенка и чахну от скорби, так как настолько осквернена своим мужем, что не знаю даже, от кого беременна.
Гартвиг крякнул и потупился, сцепив пальцы на животе; Рупрехт от стыда покраснел до слез. Маленькая и юная, с заплаканным лицом, бросилась императрица на колени перед распятием, в отчаянии заломила руки:
— Господи! Сравнятся ли мои муки с муками святой Агнессы? Когда она была поставлена обнаженной на углу улицы, толпа шла мимо, угрюмо потупившись. Почто, Господи, не учинили насилия над Агнессой? Святая мученица укрепила бы меня, грешную, в моем несчастье, а нынче я совсем одна, и не на кого мне уповать. Почто Ты, Господи, оставил рабу свою? Или вообще нет Тебя в Вероне, Господи, и дьяволу, одному дьяволу здесь мессы справляют?
Сообщенная Евпраксией новость как громом поразила императора. Он тотчас отменил отъезд и через несколько дней отправился к войску, впрочем, так и не пожелав увидеть больную жену.
С весны 1091 года военное счастье стало благоприятствовать Генриху. Он взял Мантую, а следом Минервию — важные крепости Матильды Тосканской. Ломбардские города принялись заключать с императором союзы на вечные времена. Дело дошло до того, что папа Урбан вынужден был добровольно удалиться из Рима на юг Италии, а ставленник императора Климент снова торжественно въехал в Вечный город. Изредка наезжая в Верону, Генрих ни разу не изъявил желания повидаться с императрицей, по-прежнему одиноко жившей в башне. Появился он в замке лишь в конце августа. Разрешения императрицы от бремени ожидали со дня на день. Генриха неожиданно обуяло благочестие, он начал усердно посещать храмы и монастыри. Второго сентября им был сделан богатый вклад в монастырь св. Мартина в память родителей — императора Генриха III и императрицы Агнессы. Через несколько дней его жена с большим трудом произвела на свет младенца мужского пола. Его тотчас унесли от матери; на лестнице, будто ненароком, навстречу кормилице попался Генрих и велел пока-