Видно, плохо о ней молятся иноки печорские; забыли батюшка с матушкой, сложил голову в Диком Поле милый братец свет-Володимир. Где же вы, заступники родимые? Погибает на злой чужбине ваша дочь, ваша кровиночка! Ты, свет-братец, восстань из сырой земли, из-под травы степной, возьми острый меч, кликни полки удалые, приди сюда, за тридевять земель, выручай свою Апраксу. Молитесь жарче, иноки печорские! Молись, Катька, и ты, Ростислав! Просите Деву Пречистую освободить сестру из злой тюрьмы. Чтоб не видеть ей никогда камня серого, постылого, ни дамы Эмилии, ни дамы Кунигунды.
Стал прилетать на окно белый, как русский снег, голубок. Сидит, одним глазом на нее поглядывает. Оторвется узница от вышивания, тоже на него глядит.
— Кыш! — рассердится какая-нибудь дама.
— Не троньте его, — говорит Евпраксия, — это сыночка моего душа на мать свою поглядеть прилетела.
— Вздор, — отвечает дама Кунигунда.
— Молись лучше, проси у Бога прощения за свои грехи, — вторит ей дама Эмилия.
О милые батюшка с матушкой! О любимые братья и сестры! О родная земля! Вспомните про несчастную Евпраксию! Не дайте умереть в злой неволе, не допустите, чтобы киевскую княгиню зарыли в веронской могиле.
Принцу Конраду удалось бежать от Матильды. Он прибыл к отцу в Верону, но принят был холодно. Ласковостью и послушанием он добился, что Генрих сменил гнев на милость. Как выяснилось потом, Конрад, уже тогда задумавший измену, старался усыпить подозрения императора. Ни отец, ни сын не произносили имени несчастной императрицы. Генрих объявил, что в феврале они вдвоем отправятся к войску в Павию для подготовки к тосканскому походу; это решение означало, что Конрад прощен.
За полтора зимних месяца в Вероне Генрих не виделся с женой — однако дама Кунигунда и дама Эмилия несколько раз лично беседовали с императором о ней при закрытых дверях. Конрад же, использовав расположение капеллана-духовника императрицы, сумел добиться втайне от отца встречи с мачехой. Она произошла в безлюдной замковой церкви, куда императрицу время от времени водили молиться. Пока дамы-тюремщицы просили милостей у Бога, Евпраксия отошла в угол храма приложиться к ковчегу с кусочком цепей св. Мартина, и тут перед нею предстал облаченный в монашескую одежду принц.
— Я хочу тебя спасти, мачеха, — шепнул он. — Если ты согласна бежать, все будет устроено.
— Бежать? — ахнула бедняжка, — Но куда?
— К Матильде Тосканской, — последовал ответ.
При всей своей наивности и незнании окружающей жизни Евпраксия понимала, что Матильда — заклятый враг императора и бегство к ней будет означать неизмеримо большее, чем измену мужу. Она смутилась. Дама Кунигунда беспокойно завертела головой в поисках пленницы.
— Возьми мой молитвенник, — торопливо всунул в руки книгу принц. — Если решишься на побег, верни его мне через капеллана. — И он исчез за колонной.
Бежать к Матильде? Стать палкой, которою будут лупить Генриха, а поломав, отшвырнут прочь? Выставить свой позор перед всем миром и тем навеки себя погубить? Более того, бросить тень на собственного отца, на землю, ее породившую! Пережитые испытания были посланы ей Богом за великий, хоть и невольный грех; выше меры было мук, грех она уже искупила Теперь следовало скрывать, а не развеивать по свету свой позор. И она медлила, каждое утро хватаясь за молитвенник Конрада, растерянно перелистывая его весь день.
Вскоре замок наполнила весть об измене принца Конрада. Император и сын его находились с войском в Павии, готовясь к походу в Тоскану; неожиданно Конрад во главе большого отряда, сопровождаемого обозом, покинул отца и присоединился к войску Матильды. Потом пришло известие о торжественном короновании его королем Итальянским, совершенном в Милане папой Урбаном с согласия всех ломбардских городов и по ходатайству маркграфини Тосканской. Это было блестящей победой врагов императора: теперь он воевал не против взбунтовавшихся вассалов, но против собственного сына — суверенного государя Италии. Император двинулся было в Тоскану, но, принужденный отступить вследствие измены Милана, Кремоны, Лоди, Пья-ченцы и других городов, впал в отчаяние, вернулся снова к Павии и, поселившись в замке преданных ему вассалов Эштенштейнов, долго жил там в бездействии, не желая никого видеть. Весна и лето 1093 года, благодаря отсутствию императора, прошли для веронской узницы довольно спокойно. Однажды осенью, ввечеру, когда Евпраксия молилась, покинутая сонными дамами, в ее башенную тюрьму нежданно-негаданно с грохотом ворвался Генрих. Император был в дорожном костюме, то есть чуть ли не в полном боевом облачении, при шпорах и с плетью в руках. Онемевшая от страха Евпраксия прервала молитву: она почувствовала, что жизнь ее висит сейчас на волоске. Некоторое время они молча глядели друг на друга. Генрих был в бешенстве, но внешне спокоен; впрочем, это спокойствие не обманывало несчастную.