— Ты знала, что Конрад задумал измену? — спросил он. Евпраксия отвергла это предположение. Тогда Генрих злорадно протянул жене Библию:
— Поклянись.
Евпраксия молчала. Не умея лгать, она не в силах была совершить клятвопреступление.
— Ну что же ты, милая? — почти с участием произнес Генрих. — Это книжка из телячьих кож. Я раз десять в чем угодно на ней поклянусь. Значит, ты.знала о готовившемся предательстве и молчала?
Лицо его было страшно, тонкие губы прыгали, щека дергалась. Как могла она некогда с любовью глядеть на него, нежно целовать! Трепеща от страха, опустилась перед ним на колени:
— Не убивай меня, государь, не погуби душу без покаяния. Лучше прости меня за грехи мои в отпусти на все четыре стороны, как я от души прощаю тебя за все зло, что ты мне причинил.
— Ты прощаешь меня?! — завопил он. но снова сдержался. — Нечего мне тебя прощать, потому что я о тебе и не думаю. Грязнее ты грязи, честь свою ты навек потеряла. — Тут он прибавил несколько ругательств. — Ну, а за сговор с государственным изменником ты мне ответишь по закону.
И, схватив ее за руку сильной рукой в кожаной перчатке, потащил за собой. Она еле поспевала за ним, спотыкаясь, оступаясь на лестнице; платье ее, зацепившись за острый выступ, разорвалось чуть ли не до колен. Он вел ее вниз и вниз; оказавшись перед узкой, окованной железом дверью, он ударил ее ногой и вошел внутрь; глазам Евпраксии предстал омерзительный застенок.
— Приготовьте все к пытке, — заорал Генрих, швырнув жену на скамью.
Человек, мешавший дрова в очаге кочергой, повернул безобразное, с провалившимся носом лицо и с ухмылкой оглядел императрицу.
— Пощади! — в смертельном ужасе бросилась Евпраксия к ногам мужа. — Что ты хочешь? Я все скажу. — И, лязгая зубами, подтвердила. — Да, я знала о замысле принца.
— Знала., знала... — задыхался Генрих.
— Да, да! Не надо пыток, убей меня одним махом. Я во всем виновата Я его подучила.
— Подучила? Значит, вы были в прелюбодействе?
— Да, да! Еще в Бамберге! Что еще сказать?
— Прикажешь начинать? — услышала она, рухнув на каменный пол, голос палача. Генрих молчал. Он стоял, закрыв лицо руками, и плакал.
Евпраксию снова поместили в башню, но одели в грязную рогожу и приковали за ногу к стене. Единственным человеком, допускавшимся к ней теперь, была угрюмая пожилая скотница; лицо ее, изрытое оспой, выражаю странную тупость, и вскоре Евпраксия догадалась, что служанка ее глухонемая.
Генрих заглянул к ней лишь однажды. Он не бил ее, не ругал, не позорил и ограничился словами:
— К новому году закончится расследование дела Конрада, и все его пособники до единого будут повешены. — Уже уходя, обернулся в дверях: — Если ты моя злая погибель, то я — твоя смерть.
К Евпраксии пришел незнакомый капеллан и объявил, что он — ее новый духовник, которому поручено приготовить ее душу. Лицо его было неприветливо, речи кратки и сухи. В конце их недолгой беседы узница, протянув ему молитвенник Конрада, с трепетом просила отдать
63его прежнему ее духовнику, объясняя это тем, что, прощаясь с жизнью, хочет оставить тому по себе память. К удивлению и радости женщины капеллан равнодушно согласился выполнить ее поручение.
В самом конце 1093 года императрица Адельгейда неожиданно бежала из веронского замка. Кто и как помог ей в чудесном побеге, осталось тайной, которую не вырвали у челяди самые изощренные пытки. Встречать ее маркграфиня Матильда послала к стенам Вероны большой воинский отряд во главе со своим юным супругом герцогом Вельфом.
Благополучно доставленная в ставку Матильды, Евпраксия была встречена с почетом, какой подобает императрице Священной Римской империи. Ее приняли под защиту мощные стены Каноссы — той самой Каноссы, которую Генрих недавно штурмовал, возле которой шестнадцать лет назад трое суток стоял в покаянной рубахе на коленях.
И снова она была нищей и бездомной — двадцатидвухлетняя киевская княжна Евпраксия Всеволодовна, бывшая маркграфиня Пракседис Штаден, ныне беглая императрица Адельгейда.
Когда Генрих узнал о побеге жены, он пришел в такое отчаяние, что пытался покончить с собой.
4. БЕГЛЯНКА
На Европу обрушились тогда семь тощих лет. Засухи и неурожаи, саранча, падеж скота от бескормицы; голод— ели крыс, лебеду, падаль и все-таки умирали; чума и холера, опустошавшие целые области; непрерывные войны; грабежи и разбой на больших дорогах. Истощенные, запуганные и разоренные, отчаявшиеся люди приступали к духовным пастырям с вопросом: не ждать ли конца света в недалеком 1100-м году, как ждали деды в 1000-м? Сейте и молотите, отвечали встревоженные пастыри, а во всем прочем уповайте на Бога, и Он вас не оставит. И люди сеяли и молотили, суеверно не поднимая глаз к разгневанным небесам. Иные же, посмелее, бежали целыми деревнями, уходили в разбойники, пилигримы, оседали голью кабацкой в городах.