— Ты чиста! — радостно приблизился к ней Конрад; пасынок был взволнован, на глазах его блестели слезы. — Ты чиста, грех и грязь на императоре.
Если этот сдержанный юноша способен был на бескорыстный порыв, то, возможно, сейчас он переживал его. В повозке, мчавшей их к городу, он ласкал неживые руки Евпраксии и говорил, что отныне они никогда не расстанутся. Она поселится у него во дворце, где будет окружена почетом, где каждое слово ее будет законом. Евпраксия отняла руки. Ей хотелось тишины, а не бессвязных слов. То, что пережила она сегодня, не под силу было выдержать ни одной душе. Кто сказал, что месть сладка? И где она, ее погибшая чистота?
69— Почему ты не попросила развода? — настойчиво спрашивал Конрад. — Папа дал бы тебе его без промедления. Ты так молода и прекрасна, ты должна вступить в новый брак, быть любимой и счастливой.
Развод? Не в силах человеческих развести ее с Генрихом. Жизнь ее кончена, как кончена жизнь того человека. Зачем ей развод?
Наутро и в следующие дни участники собора отправились восвояси — кто в Германию, кто во Францию, кто в Сицилию. Слава Евпрак-сии — позорная, громкая слава покатилась по свету. И катиться ей было до морюшка, до окоему небесного, до самого Киева.
Оправданная и отомстившая императрица поселилась при дворе считавшегося итальянским королем Конрада. Двор был бедный, но король сдержал слово и, окружив мачеху удобствами, предоставил ей полную свободу. Но она, всю жизнь проведшая в неволе, не знала, что делать с этой свободой — бездумным даром Генрихова сына. И не изменила своих монастырских привычек. Единственным новшеством были верховые прогулки, к которым внучка половецких ханов пристрастилась всей душой. Окруженная многочисленной свитой, она разъезжала по окрестностям. Эта страна, так непохожая на милую Русь и ненавистную Неметчину, пленяла помимо желания. В одну го таких прогулок на обсаженной деревьями каменной дороге императрицу догнал небольшой отряд воинов; по лицам, по одежде Евпраксия вмиг узнала швабов и перепугалась. Начальник отряда почтительно просил выслушать его. Он назвался бароном Нелленбургом и настаивал на разговоре с глазу на глаз.
— Я прибыл от императора, — сказал он пораженной женщине по-немецки, едва они отъехали от остальных.
— Что тебе надо? — резко спросила она.
Он сказал тихо и строго, глядя ей прямо в лицо:
— Супруг твой и император просит тебя вернуться домой. Изумленная Евпраксия рассмеялась пренебрежительно, — но барон
настаивал, рассказывая о болезни императора, угнетенном его состоянии и окружающей ненависти; жестоко указав на ее положение приживалки при пасынке, он напомнил в заключение императрице о слове, данном ею мужу перед алтарем.
— Ты закончил? — в гневе воскликнула она. — Я бежала в Каноссу, я выступала в Пьяченце не для того, чтобы снова вернуться в тюрьму!
Барон помолчал:
— Он велел передать тебе так Я повторяю слово в слово. Гляди, уже погасла река ненависти и перекинут мост.
Вспыхнула:
— Не я подожгла эту реку. Возвращайся к своему государю. Я не отвечу ему ничего.
70
Тогда собеседник показал ей знаки епископского сана и, когда она склонилась перед его званием, сказал:
— Не тебе, дочь моя, разрушать в гордыне своей то, что соединено Богом. В своем бунте против мужа ты нарушила уже все божеские и человеческие заповеди. Вернись — говорю тебе еще раз, обещая защиту святой церкви и подтверждая клятвенное обещание императора ничем не вредить тебе. Вернись не ради твоего несчастного и грешного супруга, вернись ради себя, ради спасения своей души. Иначе, императрица, вовсе не чиста ты, а полна злости и греха, за что когда-нибудь тебе придется отвечать перед Богом.
Евпраксия поскакала прочь. Свита окружила ее, враждебно косясь на незнакомцев. Отряд швабов скрылся за поворотом дороги.
«Гляди, уже погасла река ненависти и перекинут мост»! Пылает по-старому, нет моста, нет дороги назад. Тебе плохо, император? Ты стонешь и зовешь, даешь лживые клятвы? О Генрих! Чего стоят твои слова?
Императрица, снова удивив мир, резко изменила поведение и предалась всевозможным развлечениям, ежедневно бывая на пирах, охотах, пышных церемониях и богослужениях. Благодаря щедрости Матильды и пасынка она имела возможность представать перед народом в виде, достойном своего титула и громкой славы. Будучи молодой и очень красивой, она вызывала большое любопытство мужчин, — и вскоре о ее нестрогом поведении с осуждением заговорили не только при дворе Конрада, но и в ближайшем окружении Матильды и папы.