Выбрать главу

Кальман не скрывал, что мысли его заняты Евпраксией. Желая по­нравиться ей, умный и лукавый король часто пускался с заморской гостьей в ученые рассуждения, просил совета, как добиться любви невесты, и вскоре расположил ее своими речами и мягким обхождени­ем. Свадьба наконец состоялась, Бузилла из невесты превратилась в супругу короля. Наставница ее вздохнула свободно, надеясь, что ее собственная безопасность теперь обеспечена. Она бывала на королев­ских пирах, и кое-кто из угорских рыцарей ей успел приглянуться; однако цепкие взгляды короля держали ее в страхе, и она вела себя чинно и неприступно, будто из беглой императрицы Адельгейды снова превратилась в юную маркграфиню Пракседис Штаден.

Особенно большое впечатление произвел на нее юный рыцарь Энд-ре Ботонд, не сводивший с нее восторженных глаз. Однажды в присут­ствии Кальмана Евпраксия позволила себе немного полюбезничать с рыцарем, за что тут же и поплатилась. Развязно явившись к ней в спальню в тот же вечер и крепко обняв сильными руками, король-горбун со смехом заявил:

— Ты такая же, как я: несыгство тела тебя азводит. Зачем нам скрываться друг перед другом?

Евпраксия оттолкнула его, он разжал объятия.

— Как знаешь, но больше не улыбайся Эндре. Иначе я пришлю тебе его сердце.

С того вечера Кальман совершенно переменился: он больше не вел ученых разговоров, но пил вино за троих и заливисто смеялся непри­стойностям, а рассердившись на слугу, тут же отвешивал ему полно­весную оплеуху. Королевские пиры стали шумными и грубыми сбори­щами, какими они, должно быть, и были до приезда иноземных гостий. На Бузиллу венценосный супруг не обращал никакого внимания — чему дурочка была очень рада. Зато Евпраксия по его настойчивому требованию должна была сидеть подле него на пирах и богослужениях, облаченная в красивые одежды. Он говорил:

— Я дал тебе приют и содержу роскошно. Что ты привезла от фря-гов? Пустой сундук. Что получаешь от меня? Жизнь королевы. Так сделай и ты для меня что-нибудь: пусть твой титул придаст блеска моему двору, а твоя красота согреет мое сердце.

Он больше не трогал беглянку, хотя, по всему судя, вожделел к ней сильно и грубо. Она уже знала, что рано или поздно Кальман добьется своего и, смирившись с ожидавшей ее участью, старалась лишь немно­го отодвинуть неизбежное. Кальман был уверен в добыче, именно по­этому и не торопился. Куда было бежать от него опозоренной во всех государствах императрице, нищенке и приживалке, которую к тому же разыскивал грозный супруг, чтобы предать злой казни — заслуженной каре за все ее прегрешения?

Здесь, в Угорской земле, Евпраксия услыхала про смерть своего от­ца. Последняя слабенькая надежда вернуться на родину угасла: Свято-полк нынче сидел на отцовском столе, Святополк — приятель Генриха, вместе с отцом своим, князем Изяславом, долго живший в Немецкой земле. Не было у нее теперь в целом мире опоры и защиты, кроме угор­ского короля.

Добившись ее, Кальман стал на редкость заботливым и снисходи­тельным сожителем; в одном лишь он придерживал избранницу: та и глядеть ни на кого из рыцарей не смела, кроме венценосного горбуна. Бузилла окончательно была им забыта; беременная и подурневшая, молодая королева тихо жила где-то в дальних покоях дворца, а ее на­ставница сидела по правую руку от короля, и рукава у нее были расши­ты жемчугом, уши оттянуты золотыми подвесками, а на груди сверкал бесценный камень, вделанный некогда, по преданию, в корону самого Аттилы. Когда ей надоедали пиршества, турниры и охоты, общество грубых рыцарей, она отправлялась в какой-нибудь монастырь, — не в католический, в православный: тетка ее, венгерская королева Анаста­сия, основала два таких монастыря, в которых жило до сих пор много русских людей. Несмотря на свое богословское образование, Кальман терпеть не мог священников и церквей, новых монастырей не строил, а старые не только облагал высокими налогами, но даже отбирал сделан­ные его предшественниками богатые дары. Набожная Евпраксия яви­лась ангелом-хранителем для притесняемой братии, и монахи встреча­ли высокую гостью с распростертыми объятиями. Сам епископ Мик-лош, ученейший автор знаменитого труда «Деяния венгров», благоволил к беглой императрице, ведущей жизнь грешную и полную соблазна, но искупавшей свои грехи искренней заботой о святой церкви.