Она обхватила меня руками, страшно сильными, словно нечеловеческими, в черноте зрачков я увидел мерцание звёзд в ночи, и услышал чужие, дикие, странные песни. Там туман тянулся над болотами и кричали ночные птицы. Там было прохладно и тепло. Там ароматы кружили голову, пьянили, утягивали в бездонные омуты...
...— Тварь! Ты ведьма!.. Что творишь!!!
Она закричала. Так страшно... Отпрянула от меня. Троготт стоял над нами, и в ладонях его сияло лезвие жёлтого огня.
— Малыш наш... ребёнок... господин... ты же сам говорил — он... я хотела его спасти...
Троготт взмахнул лезвием. Я метнулся к нему, Троготт попытался отвести огонь...
...На этот раз Затмение Лебеа длилось очень долго. Наплывали и улетали в пустоту голоса. Моей кожи касались чьи-то руки. Мне казалось, я на время приходил в себя и видел Троготта. Я умолял его сказать, что с Ивенн. Не знаю, ответил ли он, или ответ сам явился в моё сознание...
— Я виноват. Я не разглядел, что она ведьма. Попыталась сохранить ребёнка, выпивая у тебя силу...
— Она жива?!
— Что с нею сделается, с нежитью... Ушла в свои Болота через ручьи...
Я хотел спросить про ребёнка и не решался... Странный ночной мир Болот кружился, мелькали звёзды, и я снова падал в пустоту.
Мне снова снился тот сон. Он был бесконечным. Я забывал о нём при свете дня, забывал, случалось, на многие месяцы, пока он не продолжался. Казалось, там текла моя вторая, такая непохожая на эту, жизнь. В ней не было настоящих страхов, бед и забот. Не было мыслей о неминуемом конце самой жизни. Фрагменты из неё я проживал в этих снах, но никогда не мог уловить связи между ними. Словно набор картинок, перетасованных ветром.
Чаще всего мы — да, я был не один, нас много — летали над бесконечным океаном. Над нами всегда было пронзительно-синее небо и ослепительное солнце. Такое горячее, что мы иногда падали в океан и неслись в его прохладных течениях, чтобы остудиться.
Нам никогда не бывало скучно! Никогда. Мы могли перекликаться друг с другом, смеясь от радости, или петь, или просто лететь рядом, касаясь друг друга. Иногда мы рассказывали о том, что с нами случалось в разных удивительных местах. Даже не знаю, было ли это пересказом настоящих событий или фантазиями. Разницы никакой.
Случалось, мы разделялись и оказывались в странных краях, где было много всего интересного. И тогда обворожительные цветные приключения сыпались, как конфетти...
Каждый раз, когда сон обрывался, я некоторое время лежал обалдевший. Мир яви казался нереальным, а зрение, слух, осязание суматошно перестраивались под этого второго Нимо — так дети, при внезапном появлении строгого учителя, прервав увлекательную игру, превращаются в считанные секунды в сосредоточенных, послушных маленьких взрослых.
В такой миг Затмение Лебеа представлялось мне светлым даром, который я напрасно прежде отвергал. Страхи и переживания осыпались шелухой. Она нарастёт снова — но позже.
* * *
...— Нимо! Нимо! Да очнись же! Ой... Я не успею!
Тим. Русалчик Тим. Его глаза близко-близко. В них — тревога. Страх. Но во мне перемешалось всё — прошлое, настоящее, будущее. Я не знаю, где я. Мне кажется, я миг назад был ветром и только-только нырнул в океан, чтобы понежиться в волнах... А Тим тоже летал со мною — но почему он так дрожит?!
— Тим! Что случилось?..
— Остров дрожит. Он... Он... как... Нимо, я боюсь, я не успею, я не могу нести тебя быстро. Взлети, ну, пожалуйста!
Будто ударила молния. Всё вспомнил. Отчётливо и страшно. Надо мною — небо, чужое, пустое, напряжённое. Я смотрел туда, в бесконечность, не зная тех слов, которые нужно сказать, чтобы оно снова стало моим.
— А где... дельфины? — тускло спросил я.
— Они все далеко... — Тим опустил глаза. "А ты?!!" — хотел вскрикнуть я. — "Как они оставили тебя?!"