КРУГ ПЕРВЫЙ. ГМЕЛИН, ЛИННЕЙ, ЛОМОНОСОВ
— Сегодня у нас знаменательный день — мы отмечаем два события, — старый Иоганн поправил профессорскую шапочку, которой он чрезвычайно гордился, — день рождения сына нашего Иоганна и день окончания им университета.
Никогда ещё не было такого события в древнем Тюбенгене, чтобы из стен почитаемого во всей Европе университета вышел столь молодой человек. В 1725 году ему исполнилось всего 16 лет. Большинство его товарищей по студенческой скамье давно уже обзавелись не только бородами, но и многочисленными подружками, а у молодого Иоганна только-только пробивались усы, и он стыдливо краснел, когда лукавые служанки бросали на него откровенные взгляды. Старый Иоганн–Георг очень гордился сыном. Сам он был первым в династии, ставшим профессором химии, а уж Иоганн точно станет великим учёным. И для этого были все основания. Великолепная память позволяла Иоганну запоминать всё, что говорили его учителя.
Этому способствовало и то, что физику ему преподавал Георг–Бернхард Бюльфингер (1693–1750), отличавшийся великолепной риторикой и непогрешимой логикой. По воспоминаниям профессора Клюпфеля, он был одним из замечательнейших последователей великого Лейбница. Преподавание его было блестящим. Его лекции благодаря простоте изложения и природному дару видеть в каждом предмете практическую сторону встречали огромный отклик слушателей.
Другой его учитель — ботаник и физиолог Иоганн–Георг Дювернуа (1691–1789) — отличался ясным и твердым взглядом на единство природы, что не очень нравилось богословам и не способствовало его карьере. Но студиозы получали полное представление о строении живого организма, будь то растение или животное. К сожалению, учителя Иоганна Гмелина не присутствовали на торжественном семейном обеде по случаю окончания университета. Дювернуа и Бюльфингер по протекции графа Головина были приглашены в только что народившуюся Петербургскую Академию наук и стали одними из первых русских академиков.
Впрочем, семейное торжество омрачалось ещё и тем, что места в родном университете для Иоганна не было. Германия едва-едва восстанавливалась после многочисленных и разорительных войн. По совету Бюльфингера ещё совсем молодой Иоганн Гмелин летом 1727 года должен был отправиться в далёкую Россию.
По какой-то небесной случайности именно летом 1727 в глухом уголке северной Швеции ректор гимназии Крон писал характеристику на выпускника своего заведения Карла Линнея (1707—1778). Он был явно недоволен своим учеником: «Юношество в школах можно уподобить молодым деревьям в питомниках. Изредка случается, что дикая природа дерева, несмотря ни на какие заботы, не поддаётся культуре. Но пересаженное на другую почву, дерево облагораживается и приносит плоды. Только с этой надеждой юноша отпускается в университет, где он, может быть, попадёт в климат, благоприятный для его развития».
Недоросль явно не был похож на своих сверстников. Ему не давалась латынь, а без неё невозможен путь в науку. И всё же после окончания гимназии, в 20-летнем возрасте, Линней поступает в университет в небольшом городке Лунд.
В том же году старший Гмелин пишет письмо президенту Петербургской Академии наук Лаврентию Лаврентьевичу Блюментросту (1692–1755), а в качестве подарка вместе с письмом посылает для Кунсткамеры различные окаменелости. « Сюда, в Петербург, отправляются два молодых человека, из которых один мой сын, а другой — Христиан Готлиб Швентер, родом из Дитфурта в Паппенгейме. Я покорнейше рекомендую их обоих Вашему Превосходительству. Что касается до первого, то я также почтительно приношу Вам благодарность за показанную Вами, по рекомендации господина Бюльфингера, благосклонность к нему и желаю, чтоб Ваше Превосходительство нашло его достойным...»
С этим письмом и кучей окаменелостей для Академии 30 августа 1727 года Гмелин младший прибыл в Санкт–Петербург. Он приехал за свой счёт, не просил жалованья. Его намерением было служить определяющимся, пока не откроется какая-нибудь вакансия, к чему он мог бы себя употребить. Пока решался вопрос об его утверждении профессором, он получал на расходы по 10 рублей в месяц.
Год этот был знаменателен для Петербургской Академии и другими событиями. За два месяца до Гмелина в Санкт–Петербург по рекомендации Даниила Бернулли, которому самому было 25 лет, прибыл 19-летний Леонард Эйлер (1707–1783). В том же году в Академию прибыл недоучившийся студент Герард–Фридрих Миллер (1705–1783), которому исполнилось 22 года. Впоследствии он станет старшим товарищем Гмелину в многотрудном путешествии по Сибири. Ещё до приезда Гмелина, по предложению президента Академии Блюментроста, 27 июля Эйлер, Гмелин, Крафт и Миллер были рекомендованы на профессорские должности. Случай беспрецедентный для науки всех времен. Старшему Крафту исполнилось 26 лет.
Иоганн–Георг Гмелин (1709–1755)
Три года Гмелин посвятил Кунсткамере и кабинету натуральной истории. В них уже был накоплен огромный фактический материал, который по указу Петра I поступал туда со всего света. Работа была кропотливой и долгой. Гмелин составил каталог минералов, а затем вместе с академиком Амманом приступил к составлению каталога древних окаменелостей, но не окончил: каталог завершил в 1741 году Михайло Ломоносов (1711—1765).
Гмелин приехал в Россию не в лучшие времена. Россия Петра кончилась 28 января 1725 года смертью Императора. Ещё некоторое время сила инерции, память его соратников и воля вдовы Императора Екатерины I совершали необходимые действия, направленные на собирательство и строительство государства Российского. Но 6 мая 1727 года не стало и Екатерины. Наступила черная полоса царствования Анны Иоанновны.
Петровское детище — Академия — стало ненужным инструментом общества, однако ещё жила, поскольку академики не вмешивались в политику, а их постоянные споры между собой, переходящие нередко в потасовки, веселили властных вельмож. Сумма в 20 тысяч рублей не очень уж обременяла бюджет. Ну и, кроме всего прочего, приглашали не чопорных англичан, не суетливых итальянцев, а всё ж своих, с точки зрения Бирона, — немцев.
Академия, не имея прямого указа, запрещавшего её деятельность, существовала волею Петра. Исполняя его волю, капитан Витус Беринг вместе с лейтенантами Алексеем Чириковым и Мартыном Шпанбергом, в феврале 1725 отправились в 1-ю Камчатскую экспедицию. В краткой инструкции, написанной лично Берингу Петром I, сказано: « 1. Надлежит на Камчатке или в другом там месте сделать один или два бота с палубами. 2. На оных ботах возле земли, которая идет на Норд и по чаянию (понеже оной конца не знают) кажется, что та земля часть Америки. 3. И для того искать, где оная сошлась с Америкой: и чтоб доехать до какого города Европейских владений или ежели увидят какой корабль европейский, проведать у него, как оной кюйст называют и взять на письме и самим побывать на берегу и подлинную ведомость и, поставя на карту, приезжать сюды». Беринг путешествовал до 1730 года, но благодаря его письмам в Академию, сведения об огромной территории Сибири и Камчатки доходили до Академии и активно обсуждались. Одно это воодушевляло многих исследователей и помогало переносить тяжести жизни в России. Академик Жозеф–Николай Делиль (1688–1768) 9 января 1729 года писал Блюментросту о необходимости дальнейшего изучения восточных районов России и о значении первого путешествия Витуса Беринга.