Вскоре, впрочем, мысли молодой девушки приняли другое направление.
С одной стороны она пришла к убеждению, что сватовство графа является единственным средством для неё выйти победительницей из заданной ею себе трудной задачи — отказаться навеки от любимого человека, в угоду своей подруги, вследствие данной ей клятвы.
Не о ниспослании именно такого средства она горячо молилась ещё так недавно. Бог, видимо, услышал эту молитву. Он не внял лишь другой. Он не вырвал из её сердца любви к Зарудину и разлука с ним все продолжала терзать это бедное сердце, что, впрочем, она не выказывала ни перед кем, упорно продолжая избегать даже произносить его имя, и в чем она старалась не сознаваться даже самой себе.
Таким образом, появление в их доме графа Аракчеева казалось для фанатично-религиозной Натальи Федоровны посланной ей помощью свыше, а сам граф — орудием божественного промысла.
В этом смысле она благоговела перед Алексеем Андреевичем.
С другой стороны, она столько слышала о графе Аракчееве, о его служебной карьере, о быстром возвышении из простого артиллерийского офицера до друга и правой руки двух государей, что стала невольно сопоставлять его имя с понятием о великом историческом деятеле.
Отец и мать за последнее время восхваляли при ней его на все лады, как человека и как верного слугу государя, восторгались его государственною деятельностью, направленной исключительно ко благу России, говорили, наконец, о его богатстве, о необычайных порядках, которые он завел в своем обширном поместьи Грузине.
Последнее мало интересовало Талечку, но первое произвело на неё сильное впечатление.
«Сделавшись женой такого человека, — думала Талечка, — сколько можно сделать добра и добра не единичного, того добра, о котором говорила m-lle Дюран, и которое так увлекательно проповедовал Николай Павлович».
При последнем воспоминании Наталья Федоровна глубоко вздохнула.
«Сколько можно сделать общего добра всему народу, влияя на человека, в руки которого доверием государя вручена судьба этого народа, — продолжала мечтать она далее, — я буду мать сирот, защитница обиженных и угнетенных, мое имя будут благословлять во всей России, оно попадет в историю, и не умрет в народных преданиях, окруженное ореолом любви и уважения».
В таких радужных красках представлялась экзальтированной по воспитанию молодой девушке её будущая деятельность по выходе замуж за графа Аракчеева.
В этом смысле она даже стала любить его.
Дарья Алексеевна чутким материнским сердцем угадывала, что происходит в сердце и в уме её дочери и, действуя умно и тактично, не задавала преждевременно прямого вопроса о согласии Талечки на брак с графом, даже после ясного намека последнего. Своему мужу она строго настрого наказала действовать точно так же.
Она понимала, что лучше всего предоставить в этом случае действовать течению времени и событий.
Время, между тем, шло. Прошло уже несколько месяцев, граф продолжал бывать, но не повторял даже намека.
Хомутова стала недоумевать. Федор Николаевич даже однажды высказал свое сожаление о разрыве с Зарудиным.
Дарья Алексеевна рассердилась.
— Вздор болтаешь. Графиней Талечка будет. Он человек серьезный, не вертопрах, не мальчишка какой-нибудь, понимает чай тоже, что жениться не сапог надеть, с ноги не сбросишь. Со своей воздахтаршей Настасьей хочет, может, исподволь разделаться.
— Говорят, у него от неё сын?
— Что же что сын, незаконный — не сын, обеспечит.
Дарья Алексеевна ушла, видимо, не желая продолжать разговора на эту тему.
Федор Николаевич решил все-таки, когда граф сделает дочери предложение, стороной и деликатно спросить его об этой Настасье. Наступил первый день нового 1806 года.
Граф Алексей Андреевич приехал к Хомутовым прямо после приема во дворце, в полной парадной форме.
— С новым годом, с новым счастьем! — приветствовал он стариков Хомутовых и вышедшую в гостиную Талечку.
— С новым годом, с новым счастьем и вас, ваше сиятельство, — почти одновременно отвечали Федор Николаевич и Дарья Алексеевна.
— Мое новое счастье зависит от вас и ещё от одной особы, — торжественно произнес Аракчеев, кинув выразительный взгляд на Талечку, сидевшую на диване около матери, — желал бы иметь сепаратное объяснение.
Старики удалились с графом в кабинет.
Талечка, как сидела, так и замерла на месте. Сердце у ней упало, в глазах потемнело.
Её вызвал к действительности голос матери, звавший её присоединиться к ним.