— Вот что, Михаил Андреевич, скажу я вам, — начал граф, когда Шумский вошел в его кабинет и остановился перед письменным столом, за которым сидел Аракчеев. — Вам, действительно, здесь трудно найти себе занятие, а без дела жить скучно. В мире для вас все потеряно, но есть ещё место, где вы можете быть полезным, если не ближним, то, по крайней мере, самому себе. Ваша жизнь полна горьких заблуждений; пора бы подумать вам о своем спасении и загладить грехи вашей юности молитвою и покаянием.
«Не мешало бы и вам». — подумал Михаил Андреевич, но промолчал.
— Я бы вам советовал попробовать поискать себе утешение в монашеской жизни; особенно хорошо было бы пожить вам в Юрьевом монастыре. Отец архимандрит Фотий, человек замечательно умный и строгой жизни: под его покровительством вы бы нашли мир душе своей и, может быть, полезное занятие.
— Я не нахожу себя способным к монашеской жизни, — отвечал Шумский.
— Чего не испытаешь, того не знаешь, — продолжал граф, — может, это и есть ваше настоящее призвание. Я вас не неволю, но по моему мнению, гораздо лучше иметь какое-нибудь верное средство к жизни, чем томиться неопределенностью своей участи и не иметь ничего верного для своего существования. Подумайте.
Он легким наклоном головы дал знать, что разговор кончен.
— Плохи делишки! Плохи делишки! — говорил сам себе Михаил Андреевич, выходя от графа.
Думать было нечего — надобно было выбирать одно из двух: или идти в монастырь, или по миру.
Из слов графа Аракчеева ясно было видно, что если Шумский не пойдет в монастырь, то он выгонит его из дома.
А куда ему идти? Надобно было покориться неизбежной участи.
Но прежде чем обдумать, что ему делать, Михаил Андреевич с горя выпил.
Пьяному как-то все вещи представляются в лучшем виде.
«В монахи, так в монахи! — решил он, махнув рукой. — Ведь и в монастырях люди живут. Только дают ли там водку?»
Он никогда не бывал в монастырях, а потому вовсе не знал их порядков.
Вопрос этот смутил его.
— Эй, Гаврила! — крикнул он.
Гаврила явился.
— Бывал ты в монастырях?
— Бывал.
— Пьют ли там водку?
— Не знаю, может быть, и пьют, — ответил Гаврила, удивленно посмотрев на барина.
— Вот что!.. Ну, ступай, куда хочешь; ты мне не нужен.
Гаврила ушел.
XVI
В монастыре
«Значит, и в монастыре выпить можно! — рассуждал сам с собою Шумский. — Только Фотий больно строг!.. Да что же он со мной сделает? Я отставной поручик — розгами не посмеет».
На другой день утром он явился к графу.
— Что хорошенького скажешь, Михаил Андреевич? — спросил он его.
— Я пришел поблагодарить вас за спасительный для меня совет ваш, которому я решился последовать, — сказал смиренно Шумский.
— Хоть одно умное дело сделаете в продолжение всей вашей жизни. Конечно, для вас, с непривычки, тяжелою покажется строгая монастырская жизнь, но чтобы облегчить её и дать вам возможность хоть на первый раз не испытывать всех лишений, я каждый год буду присылать вам по тысяче рублей.
Михаил Андреевич поблагодарил графа и вышел.
«Э! Да дело-то не совсем дрянь! — думал он. — С тысячью можно и в монастыре жить припеваючи!»
Через три дня был назначен его отъезд в Юрьев монастырь, Шумский дал знать своей матери.
Накануне отъезда она пришла проводить его. Оба они поплакали и выпили вместе на прощание.
Наступил урочный час, подали лошадей. Михаил Андреевич пошел проститься к графу и встретил его в столовой.
— Забудемте, что было между нами, Михаил Андреевич! — сказал Алексей Андреевич, обнимая его.
Он был взволнован.
— Вот письмо: потрудитесь отдать его отцу-архимандриту.
— Прощайте, — сказал он и быстро ушел к себе в кабинет. Не без грусти уехал Шумский.
Он приехал в Новгород и, когда вступил в монастырский двор, им овладело тревожное чувство.
«За этими стенами, — пронеслось в его голове, — мне приходится заживо схоронить себя от света — это моя могила».
И действительно, тишина, царствовавшая в монастыре, застроенном внутри огромными каменными зданиями, с обширным двором, усаженным деревьями и перекрещенным в разных направлениях тротуарами из плит, казалась могильною.
Изредка покажется монах, как привидение, весь в черном, мерно и плавно пройдет мимо и скроется куда-нибудь в коридор здания, но шаги его ещё долго раздаются в ушах, вторимые эхом.
Шуйского проводили к архимандриту. Он передал через келейника письмо графа.
Фотий не долго заставил себя ждать в приемной. Быстро отворил келейник двери и перед Михаилом Андреевичем открылась целая анфилада больших, но скромно меблированных комнат.