После несчастия с сыном Ольга Николаевна в доме Погореловой находила тот живительный бальзам утешения, который необходим был ей, гордой и не склонной к откровенной беседе с окружавшими её домашними, не исключая и Агнии Павловны Хрущевой.
Свою душу открывала она одной Погореловой и раза два в неделю непременно «фриштыкала» у соседки и часа два проводила с ней в интимной беседе с глазу на глаз.
Что говорили они в это время — было тайною, но Ольга Николаевна выходила из дома Ираиды Степановны, как и другие, искавшие там утешения, с легким сердцем и спокойствием на душе.
После второго обрушившегося на Ольгу Николаевну несчастия — бегства её любимой дочери, осиротевшая мать также нашла утешение в доме Погореловой, но уже у постели больной Ираиды Степановны.
Старушка слегла недели за две до кровавого происшествия в саду Хвостовой, слегла не вследствие какой-нибудь болезни, а вследствие ослабления всего организма.
Никакие доводы о необходимости немедленной помощи не могли убедить старушку послать за врачом, к помощи которого она не прибегала никогда в жизни, лечась только домашними средствами.
— И что, матушка, идти против Божьей воли — умереть определено, так умирать надо! — говорила она в ответ на предложение пригласить доктора.
Почувствовав себя плохо, она пригласила священника, исповедывалась и приобщилась святых тайн, а затем выразила желание видеть Ольгу Николаевну Хвостову.
Домашние тотчас же послали за ней.
Она не замедлила явиться.
— Это вы… — сказала больная слабым голосом. — Я просила вас! Чувствую, что умираю.
— Полноте, что за мысли, ещё как поправитесь… — пробовала утешить её Хвостова.
— Нет, я знаю, поэтому и попросила вас; по завещанию я сделала, простите, без вашего согласия, вас полною распорядительницей моей воли… это так и должно быть, так как есть должники, которые должны не мне, а вам, вы давали деньги.
— Зачем об этом говорить.
— Как не говорить… дело прежде всего. Все оставляю племяннику Аркаше. Остальных тоже не забыла, все будут довольны. Об одном только хотела я переговорить с вами, если вы захотите исполнить волю умирающей.
— Исполню с благоговением, — отвечала Ольга Николаевна, под впечатлением серьезности тона просьбы.
— Есть у меня тут девушка Зоя, хорошая, честная девушка, оставила я ей по завещанию три тысячи рублей, но куда она денется, не знаю, очень меня беспокоит её судьба. Ежели здесь останется, приедет племянник, человек молодой, а у ней много в глазах… этого… плотского… как я опасаюсь…
Старушка остановилась.
— Чего же вы хотите? — спросила Хвостова.
— Возьмите её к себе, приютите, любимица она моя, так в воспоминание обо мне сделайте это доброе дело… девушка она хорошая… ласковая… вам будем в утешение, как и мне была.
Ираида Степановна видимо уставала и снова остановилась.
— Что ж, я с удовольствием, я теперь совсем одна, и если она хорошая девушка, то это мне будет, на самом деле, утешением.
— Именно утешением… — проговорила больная. — Зоя такая девушка, с которой и поговорить приятно. Одно не надо, спрашивать её о прошлом, задумается и замолчит. Видно, тяжело, очень тяжело её прошлое.
— Я приму это к сведению.
— Значит, вы исполните мою просьбу относительно Зои… тогда я умру спокойно.
— Конечно, но что за мысли… вы поправитесь и ещё будете жить долгие годы.
— Нет, не утешайте… я скоро умру… — серьезным тоном возразила Погорелова.
Предчувствие её сбылось… Через неделю её не стало.
Ираида Степановна умерла тихо и лежала в гробу с той же добродушною улыбкой на устах, с которой встречала тех, которые нуждались в её нравственном подкреплении.
Похороны, на которые покойная по завещанию оставила тысячу рублей, приказав из этой суммы оделить и нищих, были совершены с особенною помпою, тем более, что Ольга Николаевна ассигновала оставленную тысячу рублей исключительно на бедных города Москвы, а самые похороны устроила на свой счет, как душеприказчица.
Зоя Никитишна, по воле покойной и в силу любезного приглашения Ольги Николаевны Хвостовой, переехала к ней.
Обе они не знали, что в этом были только слепыми орудиями судьбы.
XVIII
Манифест 1823 года
Летом 1823 года, московский архиепископ, впоследствии митрополит Филарет, находясь в Петербурге для присутствования в синоде, просил временного увольнения в свою епархию.