Так прошел второй день в осажденном городе.
Утром на приступ пошли шведы. Сразу с первыми лучами света атакующие колонны с лестницами наперевес рванули к городской стене и умылись кровью. Ларчик открывался просто внизу под городской стеной столпились штурмующие и на голову шведам посыпались гранаты и началась кровавая баня. Первый приступ отбили быстро и без потерь. Шведы не успокоились и перегруппировав силы снова пошли на штурм. Теперь один батальон стрелял по защитникам стены второй же батальон опять пошел к стене на штурм. Дураков бьют даже в церкви. Шведы оказались необучаемые — снова гранаты и снова кровавая баня под стеной и как результат — теперь шведский полк стал одно батальонного состава. Второй батальон был уничтожен при двух штурмах крепостной стены. Наши потери были минимальные всего полсотни человек потери мы восполнили мгновенно — добровольцев в ополчение хватало. Но вот с гранатами было не так и хорошо. На этом участке они практически кончились. Шведский полковник совершенно потерял голову и снова потребовал капитуляции, и обещал в противном случае отдать город солдатам на три дня. Если он хотел нас напугать, то выбрал неправильные слова. Два бессмысленных приступа и груды мертвых тел под городской стеной не вызывали желания сдаваться. Опять ночь и опять вылазка — теперь в ночь пошли всего двенадцать человек самые ловкие и умелые, у них простая задача — проникнуть в лагерь шведов и взорвать пороховой погреб. Без пороха у шведов не будет пушек и мушкеты без пороха не стреляют.
Уверенность в успехе была полной, и мы ждали грохот и огонь от подрыва порохового запаса шведского осадного отряда. Но не дождались, хотя и всю ночь до рези в глазах, вглядывались в темноту. Тишина и нечего не происходило.
Утром — грохот барабанов, и я бегом лечу на стену. За пределами досягаемости огня стоят барабанщики и группа шведских офицеров, и шведский сержант в рупор кричит — за сопротивление шведским войскам на крестах распяли двенадцать еретиков. И один за другим поднимаются кресты. На крестах неподвижные тела наших ополченцев, ушедших в ночь на вылазку. Тела неподвижны и признаков жизни не подают, шведы не смогли взять живым ни одного из этой группы. В подзорную трубу прекрасно виден полковник командир шведского полка. Он уверен на таком расстоянии он в безопасности. Рядом с полковником и остальные офицеры полка. Вот только шведы не угадали. Пятьсот шагов это много для гладкоствольного мушкета, но у меня нарезной карабин и пятьсот шагов это много, но для моего карабина вполне возможная дистанция огня. На стене все стоят мрачные и многие женщины, которые взобрались на стену за новостями плачут. Никто не ожидал такого исхода ночной вылазки. Я же зарядил карабин и приложился, прицелился и выстрелил по группе шведов. Специально я цель не выбирал, стрелял по групповой цели — пуля она сама найдет себе жертву и не делая паузы снова зарядил карабин и снова быстро прицелился, и выстрелил по той же цели. Полковник скакал как заяц и смог уйти из-под выстрела. Но два шведских офицера не успели убежать и остались лежать. Третий раз я выстрелить не успел. Прибежал посыльный от защитников стен, которых осадили имперцы. Там пришли парламентеры от осаждающих и требовали старшего начальника. Пришлось идти по стене на другой конец города.
И вот стою на стене под стеной трое- один солдат держит древко с белым флагом, второй солдат с горном и сам парламентёр это пожилой уже чиновник в черном доспехе и надменным выражением на лице. Я, судя по его виду непростительно молод и сначала переговорщик даже не верит, что я именно тот, кто ему нужен. Я стою перед переговорщиком в обычном камзоле и без оружия и жду пояснений от имперского переговорщика, за каким предметом он меня позвал. Имперец долго и нудно выясняет кто я такой и мои полномочия. Мне уже надоел этот нудный и какой-то нарочитый разговор, и я отвлекаюсь и начинаю этот бубнеж пропускать мимо ушей. И вот когда я полностью отключился от этого нудного и бессмысленного разговора — краем глаза я вижу — горнист отбрасывает горн и выхватив из-под полы кинжал бросается ко мне и наносит удар в грудь и затем сразу в живот, третий раз он ударить не успевает со стены гремят выстрелы и все трое этих коварных «переговорщиков» падают замертво. Я на автомате отходу к стене и меня поднимают наверх. Группа имперских солдат, которые пытались меня перехватить отстают под ружейным огнем со стены и не успевают меня захватить. Отойдя от колотуна вызванного таким поворотом на вполне обычных переговорах я придя в чувство отдаю приказ — больше никаких переговоров. С белым флагом придут или без белого флага, подпускать поближе и расстреливать безо всякой пощады. Нарушение законов войны — это серьезный косяк со стороны представителей имперской власти. Но в империи нет сейчас твердой вертикали власти, и чиновники на местах проводят свою политику лишь на словах следуя указаниям императора. Конкретно этих я решаю перевешать сразу после снятия осады. Что бы неповадно было нарушать законы войны.