Главным врагом русской писательской жизни был неизвестно кем выбранный девяностолетний свадебный генерал Сергей Михалков, автор гимна. Ему давно следовало быть на покое, но он согласился стать «ширмой», прикрывавшей художества Тимура Пулатова. А с двухтысячного года на место Пулатова сел исполнительный секретарь Арсений Ларионов, продливший всем азерам аренду на десять лет. Писатели не интересовали старика Михалкова. Он получал свою долю от аренды и почивал на лаврах. Больше всего поражало Генри Миллера, что, когда в «Дом Ростовых» вошел казачий эскадрон отбить у неверных захваченное писательское имущество, сами московские писатели сидели по домам и наблюдали, как разворачиваются события, по телевизору. Они боялись ушибиться, замараться в этой борьбе, сделать неверный шаг.
Что же касаемо поэтов, то после того как Евгений Евтушенко пустил иноверцев в «Дом Ростовых», Генри Миллер на всех рифмоплетов махнул рукой. Единственно, кого он уважал из живущих ныне поэтов, так это Купцова. Драчуна Купцова, едва не положившего голову на плаху и отдавившего все мозоли Борису Палкину.
Однако Генри Миллер был слишком категоричен в оценках московских писателей. Ему легко было судить: ведь он никогда не состоял в рядах КПСС и не пережил переворотов, не прошел разрушительной школы соцреализма. Писатели потихоньку подтягивались к «Дому Ростовых», и к обеду их набралось уже десятка три. Первыми, конечно же, заявились «крестоносцы». Критик Гриболюбов взобрался на памятник Льву Толстому и, держась за бронзовый пиджак графа, толкнул речуху. В нем жила и рвалась в бой душа правдоборца Рабиндраната Тагора.
— Чего мы ждем? — обращался он к толпе. — Десять лет перестроек и реформ были годами примитивной лжи и наглого попрания наших гражданских прав. Этот писательский дом должен отныне стать храмом правды. Писатели должны общаться с народом. И первое, что надо сделать после «Большой чистки», это провести настоящий съезд настоящих писателей, а не тех лгунов, оставшихся лгунами даже тогда, когда им уже нечего терять… Перед писателями должны быть открыты все двери, мы все должны описать, все запротоколировать для потомства. Лично я предлагаю прикрепить к Госдуме трех сатирических писателей, непродажных писателей, чтобы Госдума была описана изнутри. Ведь какие пропадают замечательные типажи негодяйчиков и надувателей, среди них просто тонут честные депутаты, как белые вороны в дерьме… Десяток штатных писателей необходимо прикрепить к Кремлю!
— Нет, вы не правы, — взобрался на постамент Иван Бульба. — Это Кремль надо прикрепить к писателям, чтобы мы могли спокойно его препарировать и все описать. Мы должны предотвратить клонирование Романа Абрамовича, а именно такой эксперимент проводится сейчас! Да и вообще правительство должно избираться только после того, как каждый претендент будет описан честным писателем, мы проведем свою, писательскую рентгеноскопию его души…
Почти сенсацию вызвало появление в «Доме Ростовых» известного советского и неокапиталистического критика Льва Анненского, замечательного мудреца, закалившего свой дух и тело круглогодичным моржеванием в московских прудах. Лев Анненский всегда говорил, что он полуеврей-полуказак, и очень гордился этим симбиозом генов, давших чудесные всходы на ниве русской литературной пашни даже в условиях рискованного земледелия. И если уж такой осторожный человек поддержал «крестоносцев» в их начинаниях, если в нем очнулся казацкий дух, то быть добру. И как только по Москве разнеслась весть, что к бунтующим… нет, это слишком сильно брякнуто, потому что против кого же бунтовать у себя в доме? — вернее сказать, к митингующим примкнул, а затем и влился в их ряды Лев Анненский, в «Дом Ростовых» потянулись осторожные евреи из «ССС» и появился даже сам известный агрокритик-чересполосник Темирзяев-Нечерноземский. И тот же Темирзяев-Нечерноземский хотел было тоже запустить речуху о миротворстве, о национальном замирении, о размывке границ между сионистами и славянофилами, но его перебил Генри Миллер, то бишь атаман Василий Шуйский. Он сказал:
— К делу, господа. Я объявлю захватчикам-ресторанщикам ультиматум. И если через сутки они не освободят наш Дом, мы приступим к его очистке сами…
Его слова заглушила волна ликования. Вся Поварская была забита народом, негде было спичке упасть. И случайный зевака, протиснувшийся с тылов Дома актеров, спросил дворника Варфоломея:
— А скажите, любезнейший, что здесь происходит?
— Да фильм про революцию снимают… Репетиция идет, етить твою в качель! — ответил радостно Варфоломей.