Великий князь Николай Павлович принял меня в своем кабинете — высоком светлом зале, где сквозь тяжелые бархатные шторы едва пробивался зимний петербургский свет.
Он стоял у камина, опершись о мраморную полку, и в его прямой, почти деревянной осанке чувствовалась не столько надменность, сколько привычка к самоконтролю и дисциплине.
— Проходите, Александр Сергеевич, присаживайтесь — кивнул меня князь, приветствуя, — Собственно, пригласил я вас по уже знакомому для вас вопросу. Впереди Рождество, со всеми его празднованиями и в столицу съедутся крайне интересные люди. Даже те, кто предпочитает большую часть года проводить за границей. Оттого у меня намечается несколько занимательных бесед, которые и для вас будут интересны. Готовы поучаствовать?
— Как скажете. Вот только я пока не знаю, кто эти люди, и не понимаю — какова моя роль в беседах? — осторожно попытался уточнить я детали предстоящей игры.
— О, люди будут очень своеобразные. Лучшие философы, экономисты, бывшие видные государственные деятели. А вот тема у всех бесед будет довольно общая: процветание России и улучшение жизни нашего народа. Мне будет интересно выслушать их мнение, и возможно, полемику.
— Хм, пока не понимаю, для чего же вам я потребовался?
— Так мы же вашу роль ещё в прошлый раз обговорили. Не помните? Мне нужен Арбитр. Тот, кто во время беседы покажет спорщикам сильные и слабые стороны их рассуждений.
— Вы считаете, я на это сгожусь?
— Пока никого лучше вас я не нашёл, — вроде бы честно признался Николай.
— Но почему я, а не вы сами? — задал я вопрос, уже из чистого любопытства.
— Мне по статусу положены лишь итоговые фразы. Начни я с чем-то не соглашаться, и многие из тех персон, которых я приглашу, могут тут же, словно флюгер, поменять своё мнение. Но такое уже меня не устраивает.
— Вы думаете, у меня получится? — не поскупился я на изрядную долю скепсиса.
— Я в этом уверен. И ваш юный возраст в этом вопросе нам только в помощь. Мэтры не посчитают вашу оценку серьёзной, но если она будет достаточно аргументирована, то им придётся вываливать всю подноготную, чтобы обосновать свою точку зрения.
— Другими словами, вы заранее желаете узнать, какие козыри у них в рукаве припасены, чтобы они их не выложили в самый неподходящий момент.
— А вот этого я вам не говорил, — усмехнулся Николай, — Но очень надеюсь, что вы не против таких встреч.
— Отчего же. Вовсе не против. Хотя, если я правильно догадался, то с парочкой некоторых теоретиков я бы с удовольствием встретился не у вас во дворце, а в подвалах жандармерии. А ещё лучше — где-нибудь в глухом переулке.
— Неужели всё так плохо? — прищурился Николай, словно оценивая меня в очередной раз.
— Вредные теории порой опасней пистолета, а наших дворян так легко обмануть. Они же как дети — верят в любую зарубежную брехню, если её в обществе признают модной.
Великий князь задумался на мгновение, затем медленно прошелся к окну, раздвинул шторы и уставился на заснеженный двор.
— Дети… — повторил он за мной, и в его голосе прозвучала горечь. — Ты прав, Александр Сергеевич. Они и вправду как дети. Только вот если ребёнок обожжётся о свечу — он хоть заплачет, но больше к огню не полезет. А эти… эти готовы сжечь весь дом, лишь бы доказать, что пламя — это прогресс.
Он резко развернулся ко мне, и в его обычно холодных глазах вспыхнуло что-то яростное.
Я молчал, чувствуя, как в воздухе повисает нечто большее, чем просто разговор о предстоящих дискуссиях.
— Ты спрашиваешь, почему именно ты? — Николай Павлович снова подошёл к камину, взял в руки кочергу и резко ткнул ею в угли. — Потому что ты не боишься говорить то, что думаешь. Потому что тебя не купишь ни чинами, ни деньгами. И потому… — он бросил на меня тяжёлый взгляд, — Потому что, если кто-то из этих «философов» вдруг решит, что ты — просто марионетка, говорящая мои слова, они быстро поймут, что ошибаются.
Я усмехнулся.
— Значит, я должен быть одновременно и вашим голосом, и вашей тенью?
— Нет. — ответил он твёрдо. — Ты должен быть самим собой. Именно поэтому это сработает.
Пауза затянулась. Где-то за стенами дворца прозвучал далёкий скрип каретных полозьев по снегу.
— Хорошо, — наконец сказал я. — Я согласен. Но с одним условием.
Великий князь приподнял бровь, давая понять, что он удивлён.
— Каким?
— Если я увижу, что кто-то из этих господ не просто заблуждается, а сознательно сеет яд… я не стану ждать вашего разрешения, чтобы назвать вещи своими именами.