— Папа, можно я подойду поздороваться с Его Императорским Величеством? — не выпуская из ладоней руки сестёр, спросил Коля, кивнув на минивэн Николая I, припаркованный в нескольких шагах от нас.
Я улыбнулся про себя: мой маленький дипломат прекрасно понимает, что за почтительным поклоном к императору скрывается нетерпение увидеть Александра, Марию и Ольгу — детей его крестного. Скоро, уже на следующей неделе, наши семьи отправятся в крымскую резиденцию, где строгие правила дворцовых коридоров уступят место свободе. Там, под шепот моря и ласковый шелест золотистых кипарисов, близняшки с Ольгой будут строить планы сокровищных экспедиций в садовых лабиринтах, а мальчики лазать по окрестным горам и купаться в море до синевы на губах, пока закат не окрасит небо в те самые оттенки, что мы так любим с Катей.
— Мы тоже хотим поздороваться с Его Императорским Величеством, — дуэтом заявили Маша с Наташей, их лавандовые платья взметнулись, будто два крыла жаворонка, взлетевшего с одной ветки. Не дожидаясь ответа, они уже бежали к минивэну Николая, перебивая друг дружку:
— Ваше Величество, мы будем в Крыму строить замок из ракушек!
— Нет, сначала найдём пиратскую карту в саду!
Император, выйдя из машины, опустился на корточки — жест, который когда-то, в Велье, заставил меня понять: за титулом скрывается не просто правитель, а человек, помнящий, каково быть отцом. Его глаза, привыкшие к донесениям генералов, мягко улыбнулись, когда Маша, решив, что путаница с именами — лучшая маскировка, представилась Наташей. Наташа в свою очередь, хитро блеснув глазами, назвалась Машей.
— Девочки, — проговорил он, доставая из кармана мундира две серебряные монеты, — в Крыму ракушки бывают золотыми. Но только если искать их не глазами, а сердцем.
Я смотрел, как они, сжимая монеты в кулачках, бегут обратно, их шаги звучали, как ритм старинного вальса — так же, как Катя двигалась по паркету бального зала в тот вечер, когда я сватался к ней. Даже сейчас, через десять лет, её походка остаётся для меня мерой грации: лёгкая, но властная, как шелест дорого шёлка под луной. А эти две, мои девочки, будто разделили её душу пополам — одну половину отдали Маше, другую Наташе, чтобы вместе они шагали по жизни, не сбиваясь с такта, как две струны одной мелодии.
Коля остался возле минивэна Императора, обсуждая с цесаревичем Александром детали крымской поездки, а Николай I, отдал охраннику трость с набалдашником в виде двуглавого орла, подошёл к нам, окинув взглядом толпу, собравшуюся у Московского вокзала.
После краткого приветствия Император спросил:
— Ну что, Александр Сергеевич, время пришло?
— Пришло, Ваше Величество, — ответил я. — Сколько лет мы ждали этого дня.
— Не просто ждали, — уточнил он. — Мы его строили. Каждый рельс. Каждый болт. Каждую мысль.
Мы двинулись по аллее, вымощенной свежим гранитом.
Толпа замерла не в почтительном трепете, а в рабочей тишине: слышно было, как рабочие-дорожники утрамбовывали щебень у последнего стыка рельсов (дело привычное — даже в день открытия путь должен быть готов к немедленному использованию). Как инженеры сверяли уровень пути с теодолитами, а рядом на складном столике лежали уменьшенные копии чертежей, расписанные карандашными пометками.
На платформе стоял паровоз «Нева» — не тот, что возил жителей столицы по Царскосельской ветке, а новый, созданный на Нижегородском заводе. Его котёл, сделанный по проекту Литвинова, был шире и выше, чтобы дольше держать давление, а тендер вмещал на два воза топлива больше, чем у старых моделей — ради этого пришлось перестроить даже станционные запасники. Рельсы, уложенные на дубовых шпалах без малейшего перекоса, блестели под солнцем, как лезвия штыков. А между ними, вместо привычного щебня, чтобы меньше дребезжало в вагонах, был насыпан мелкий гранитный песок — метод, апробированный на Царскосельской дороге, и доказавший свою действенность.
— Видишь ли, Александр Сергеевич, — Николай I остановился возле паровоза, — Мы не просто проложили путь от столицы к столице. Мы протянули нерв империи. Каждый рельс здесь — ответ на вопрос: «Как?» Как уложиться в срок? Как не дать развалиться вагонам на поворотах? Как заставить этих железных коней нести людей быстрее, чем почтовые кареты?
Император кивнул на машиниста, начищающего стекло манометра: